Операция «Ассимиляция» и хищные страны века
Россия — чрезвычайно одинокая страна. Все остальные друг на друга похожи. Люди разные, народы разные, расы разные, а страны очень похожи друг на друга. Они — хищники.
Сейчас в модных изысканиях не столько современных учёных, сколько образованных людей, занимающихся информационной политикой России на высшем научном (не путать с высшим административным и высшим политическим) уровне, проводится мысль о том, что нацистские идеи зародились не то в Великобритании в XVIII–XIX веке, не то ещё в средневековой Англии. Логично, что став нашими главными соперниками, англосаксы стали и главными нацистами, а Гитлер всего лишь их прилежным учеником.
Впрочем, сами германские нацисты видели свои корни в «идеологии» (религии) викингов, а также в восточных культах. И в этом что-то есть. Япония, например, всю жизнь, до 1945 года прожила с уверенностью в абсолютном превосходстве японской нации. Китайская идея существования единственного в мире цивилизованного государства — Срединной Поднебесной империи, окружённой дикими варварами, которых она принуждением и убеждением обязана цивилизовать, также базируется на осознании своего превосходства над всеми соседями. Яса Чингисхана возносит монголов над другими народами. В Африке, Азии и Латинской Америке существуют полудикие племена, в языках которых самоназвание и понятие человек тождественны — обозначаются одним термином. Соответственно, создатели этих языков рассматривали окружающих как нелюдей или недолюдей. Иисус Навин, возглавив после смерти Моисея еврейское вторжение в землю обетованную, приказал убить всех без исключения жителей взятых городов, расчищая таким образом «жизненное пространство» для своего народа.
Стихийный нацизм был свойственен первобытным народам так же, как и стихийный коммунизм, что объясняется условиями первобытной жизни. Необходимость делить добытое почти поровну (охотники всё же получали больше) объяснялась отсутствием излишков и необходимостью кормить достаточно большую группу людей, чтобы род, а затем племя не выродились. Отсюда первобытный коммунизм.
Необходимость охранять свои охотничьи уголья от вторжения чужаков (людей на планете было мало, но лишней земли не было, так как охотой и собирательством на относительно больших пространствах можно прокормить лишь небольшие коллективы) приводила к восприятию любого чужого как врага, подлежащего немедленному уничтожению, пока он не привёл за собой своё племя. Но чужой был ещё и мясом, которое тогда было в большом дефиците, следовательно — добычей. Добычей, каковой не мог быть собственный родственник — своих не съедали, их хоронили, причём даже неандертальцы уже клали в могилы инструменты и оружие. Чужие же были не только врагами, но и калорийной пищей, а значит не людьми или не такими людьми, как свои (недолюдьми). Отсюда первобытный нацизм.
Эти архетипы глубоко укоренились в нашем сознании и до сих пор периодически всплывают. Особенно часто на бытовом уровне. Когда кто-то пытается подвести под нацистские теории научную базу, его быстро ограничивает государство.
Коммунистов, которых боялись в прошлом веке, уже никто особенно не ограничивает. Стремление к справедливости осталось всё также имманентным отдельным людям и большим коллективам, но понимание того, что такое справедливость изменилось. Современный человек считает справедливым, что он имеет больше окружающих, но считает несправедливым, если кто-то имеет больше него. Поэтому весь пафос коммунистических идей сегодня направлен против олигархов, которых в нормальном государстве, как правило, нет.
Более того, на сегодня наиболее капиталистическими являются государства управляемыми коммунистами (Китай) или те, в которых коммунисты, как в России, играют в политике активную роль. Сейчас тотальное уравнение в бедности — идея, которую пытается продать своему населению лево-популистский, находящийся в экономическом, политическом и интеллектуальном упадке Запад. Китай же под руководством КПК выступает вполне себе «империалистическим хищником», распространяющим своё экономическое и военно-политическое влияние уже не только в АТР, но и в Африке, и в Латинской Америке.
Китайцы с удовольствием поддерживают наши тезисы о многополярном мире, но пока что везде, где это получается, идут по пути гегемонии. Другое дело, что США пока слишком сильны, а коллективный Запад ещё сильнее, и Пекину нужны против него сильные союзники. Но уже сейчас видно, что вопреки теории многополярности и замены доллара корзиной валют или коллективной валютой, Пекин старательно продвигает юань в качестве новой глобальной резервной валюты и валюты торговых расчётов. В этом он, так же как раньше США, опирается на свой экономический вес и объёмы своей внешней торговли.
В этом нет ничего хорошего, но и плохого нет. Это объективная реальность, обусловленная особенностями экономического, политического и исторического развития, а также географического положения. Ещё со времён торговли шёлком, Китай производил слишком много эксклюзивного (востребованного за его пределами) товара и сам нуждался в постоянном притоке определённых товаров извне.
С седой древности и до XV века Китаю требовались кони. В Китае, несмотря на все усилия местных коневодов, лошади вырождались и для сохранения породы требовался постоянный приток степных коней. В ХХ веке резко выросшему численно Китаю понадобилось массово завозить продовольствие, машины и оборудование. В наше время Китаю необходимы определённые виды продовольствия и сырьё для китайской промышленности.
Дальше просто: кто много производит и много продаёт, у того и валюта более востребована. Кому постоянно требуются поставки определённых товаров, тот должен контролировать места производства этих товаров и пути их доставки, а установление такого контроля и есть то, что раньше называли империалистической политикой, а сейчас называют стремлением к гегемонии.
Большие страны стремятся к гегемонии в глобально масштабе, средние в региональном, малые ведут пограничные войны, чтобы получить преимущество перед соседями и постепенно выбиться в средние, а там, если получится, и крупные хищники. Внимательно изучите историю хоть Европы, хоть любого другого региона планеты в постколониальный период, и вы увидите одну и ту же картину — жёсткая конкуренция, переходящая в военные столкновения. Малые и средние страны сбиваются в союзы против больших или ищут покровительства одной большой страны против другой.
Если теперь вы вспомните все инвективы в адрес России, исходящие от её «союзников», вы обнаружите, что Москву в основном упрекают в том, что она ведёт себя не так, как другие, недостаточно агрессивно. Нас, конечно, называют и агрессорами, и фашистами, когда мы начинаем отбиваться от совсем уж неприличного давления и открытых попыток нас уничтожить. Но в основном, когда мы задаём вопрос бывшим союзникам, отчего они так быстро перебежали на другую сторону, нам пеняют тем, что мы, мол, всё время стремились к миру, а новый покровитель — приличная страна, чуть что сразу силу в ход пускает, за его спиной как-то спокойнее, он, мол, воевать не боится. Вспомните хотя бы, как вся Восточная Европа пугала нас США и НАТО (которых сама боялась) и как они были разочарованы, когда оказалось, что Россия готова противостоять и США, и НАТО. Они почувствовали себя обманутыми, нами обманутыми: чего, мол, вы так долго притворялись миролюбивыми, а теперь оказывается, что готовы воевать?
Россия серьёзно отличается от других стран тем, что у неё всё есть, мало только населения. Если для всех остальных геноцид проигравших — нормальный способ получить «жизненное пространство», то для России — нерачительное расходование невосполнимого ресурса.
России всегда хватало возможностей внутреннего развития. Васко да Гамма сплавал в Индию и за ним рванули массой не только португальцы, но все вообще европейцы. Примерно тогда же в Индию съездил и Афанасий Никитин. Много ли русских купцов двинулось по его следам? Ни одного. Не было необходимости. И ещё долго необходимости не было. Даже Пётр Великий вынужден был чуть ли не силой заставлять русское купечество развивать внешнюю торговлю. Им барышей и на родине хватало, риск заграничных плаваний не привлекал. Можно было, конечно, заработать чуть больше, но легко было и всё потерять.
Итак, России хватало и жизненного пространства, и внутреннего рынка. Два этих главных стимула к внешней экспансии на неё не действовали. Наоборот — главная задача российских правительств заключалась в том, чтобы сохранить имеющееся от внешней агрессии. В этом смысле даже наступательные войны России всегда были оборонительными, так как являлись вынужденным ответом на появление у границ агрессивного и опасного соседа. Причём Москва всегда вначале стремилась договориться. Иногда на переговоры уходило целое столетие. И только если миром обеспечить безопасность не получалось, применялась сила.
При этом постоянно испытывавшая недостаток демографического ресурса, Россия стремилась не к уничтожению и даже не к порабощению, а к ассимиляции покорённых народов. Причём процесс ассимиляции не был односторонним, так как зачастую в ассимилируемых регионах русские составляли абсолютное меньшинство. Это был процесс длительного взаимодействия, взаимообогащения культур и культурного обмена до тех пор, пока русские не прекращали отличаться от нерусских. Нерусские по происхождению становились русскими по имени вначале для внешнего мира (как представители русского государства), а затем и внутри страны.
Поэтому, несмотря на то что древний нацистский архетип так же свойственен нашему сознанию, как сознанию других народов (можете в этом убедиться, почитав социальные сети, — там едва ли не каждое десятое высказывание вполне нацистское, люди просто этого не осознают), в российской политике он на протяжении столетий оказался невостребованным, так как главная политическая задача — увеличение количества населения, для полноценного освоения огромных богатейших территорий не решена до сих пор. Нам некого вытеснять, нам необходимо привлекать.
Именно поэтому самый страшный удар, который нам нанесли американцы с распадом СССР, — удар демографический. Россия потеряла около четверти от всех территорий, но больше половины населения. Именно поэтому, когда речь зашла о том, что Россия восстановилась и намерена вновь эффективно защищать свои богатства от иноземных претендентов, нам со скрипом готовы возвращать территории, но без населения.
Население тех регионов, в которые Россия может вернуться, стимулируют к выезду на Запад, а кого не удалось уговорить уехать, отправляют на убой (как сегодняшнее население Украины). Помимо этого Запад пряником инвестиций и кнутом санкций пытается разрушать создаваемые Россией экономические союзы, которые могли бы дать общий рынок размером хотя бы в 200 миллионов человек. Без выхода на эти 200 миллионов, а лучше на 300 миллионов потребителей Россия в ближайшей перспективе всё равно будет экономически уязвима. Не вернув самодостаточность внутреннего рынка, мы будем всё более зависимы от внешней торговли, а значит, будем вступать в конкурентную борьбу за рынки не только со своими противниками, но и со своими вчерашними союзниками.
Международная экономическая конкуренция в конечном итоге всегда приводит к конфронтации. Будучи глобальной державой с глобальными же интересами, Россия не сможет длительное время выдерживать глобальную конфронтацию, имея огромную нехватку населения. Соответственно, поскольку мы в ближайшем будущем не можем превратиться в успешного «империалистического хищника» и решить свои проблемы за счёт других, нам необходимо выработать стратегию привлечения и ассимиляции населения.
Очевидно, не обязательно продолжать ориентацию на массовое привлечение гастарбайтеров из Средней Азии. Этот регион сильно перенаселён, но слабо развит технически и технологически. Поэтому он в основном поставляет кадры низкоквалифицированных рабочих. Такие кадры гораздо труднее ассимилируются, предпочитая создание землячеств и сохранение национальных традиций неразмытыми в двух-трёх поколениях (а иногда и больше). Возможной альтернативой могло бы стать привлечение русских и постсоветских, в своё время уехавших в Европу и США, а также жителей соседних с нами славянских (балканских и центральноевропейских) стран (по примеру Елизаветы и Екатерины, начинавших Новороссию с переселения сербов, хорватов, болгар и даже волохов (нынешних румын).
Этот ресурс исчерпаемый, но он в ближайшие десять-пятнадцать лет способен дать до 20 миллионов человек, тем более что ситуация в Европе ухудшается быстро. И речь идёт не только и не столько об экономике, сколько об идеологической повестке тоталитарной толерантности.
В целом же, как свидетельствует наш исторический опыт, ассимиляция идёт лучше тогда, когда миграция из разных источников балансируется. Русские, вышедшие на Куликово поле, возникли из смеси славянских, угро-финских, тюркских и литовских племён, с примесью скандинавов, болгар и греков. Как уже было сказано, нуждаясь друг в дуге, они не стремились поглотить, а взаимодействовали, то есть происходила взаимная ассимиляция, дававшая в результате новый народ, очень похожий на тот, что жил на Руси до Батыева нашествия, но несколько отличный от него. Изменилась и одежда, и быт и даже язык претерпел изменения.
Мигранты, навсегда переезжая в другую страну, как правило, уже морально готовы влиться в местное общество, но на первом этапе испытывают естественные трудности. Межу тем первый этап всегда самый важный. Именно в этот момент как правило происходит выбор в пользу национального землячества как единственной структуры, не просто понятной новоприбывшему, но готовой оказать ему необходимую поддержку. Общество, стремящееся ассимилировать своих новых членов, должно прилагать к этому не меньшие усилия, чем сами новоприбывшие, иначе со временем разросшиеся землячества начинают попытки переделать под себя принявшую их страну и её общество (провести ассимиляцию наоборот). Как показывает пример США и Европы, такая ассимиляция тоже возможна. Но нас она явно не устроит.
Если уж мы не смогли нарожать достаточно русских, чтобы стать хищником активным и быть как все, если у нас есть желание и возможность сохранить свою политическую особенность и быть единственным государством планеты, реально стремящимся к всеобщему миру на основе учёта интересов каждого, то придётся стать хищником пассивным (как актиния, не просто ожидающая когда рыбка приплывёт к ней, но приманивающая её). Придётся научиться заманивать к нам людей и быстро и эффективно интегрировать их в наше общество. Иначе все наши победы будут только приближать нас к конечному поражению, создавая дополнительное давление на наш весьма ограниченный демографический ресурс.
Ростислав Ищенко,
https://alternatio.org/articles/articles/item/124092-operatsiya-assimilyatsiya-i-hischnye-strany-veka
