Даша империя

На Украине начинается следующая фаза спецоперации, заявил Лавров

МОСКВА, 19 апр — РИА Новости. На Украине начинается следующая фаза российской военной спецоперации, заявил министр иностранных дел Сергей Лавров в интервью телеканалу India Today.

"Операция на востоке Украины направлена на — как уже было объявлено — полное освобождение Донецкой и Луганской республик. Эта операция продолжится, следующая фаза этой спецоперации сейчас начинается. И, мне кажется, сейчас будет важный момент во время этой спецоперации", — отметил министр.

Россию обвинили в зачистках и экспорте гомофобии на Украину

Украинско-израильская стратегия большой войны

У Украины и Израиля в современном мире много общего. Как будто и не было нескольких столетий, в течение которых евреев наиболее вдохновенно резали украинцы. Этим делом они профессионально занимались с Уманской резни 1768 года до Львовской резни 1941 года, киевского Бабьего яра, гетто и лагерей смерти, где охранниками и исполнителями казней почему-то чаще всего оказывались галичане. А ведь началось это и вовсе в давние времена — уже к первой половине XVII века, времени, описываемого Гоголем в «Тарасе Бульбе». Еврейский погром на Сечи воспринимался как обыденная вещь, сопровождавшая каждое казацкое начинание: на турок ли собираются казаки в поход, на поляков ли — погром в повестке дня, свергают ли казаки очередного кошевого, избирают ли — без погрома не обойтись. Он на Сечи, как шампанское в театральном буфете, без которого ни опера невозможна, ни балет неполноценен.

Нынче выяснилось, что в Израиле «нацизма нет», потому что там живут евреи, а на Украине «нацизма нет», потому что там президент еврей. Мол, как можно говорить о еврее-нацисте после Холокоста. Русских в ходе Великой Отечественной войны погибло вроде бы как не меньше, а пожалуй, в абсолютных числах и больше, чем евреев. В процентном отношении, может быть, евреев погибло и больше, но евреи сами считают «процентную норму» признаком антисемитизма, поэтому в процентах считать не будем, так как в том, что каждая человеческая жизнь уникальна, с либералами согласиться не только можно, но и должно. Китайцы же за время Второй мировой войны и предшествовавших ей конфликтов с Японией и вовсе составили не менее трети всех погибших в мире.

При этом японцы к китайцам и корейцам, а немцы не только к евреям, но и к славянам относились как к неполноценным нациям. И если от славян в целом немцы планировали оставить (в качестве рабов) до половины от их общей численности, то большая часть этих «счастливчиков» приходилась на чехов, которые даже подлежали германизации, хорватов, в меньшей степени поляков, расстроивших Гитлера своим отказом добровольно уступить ему Данциг и экстерриториальный коридор для строительства шоссейной и железной дорог в Восточную Пруссию. В результате, вместо того чтобы сразу (уже в 1939–1940 году) вместе с Польшей при одобрении коллективного Запада, как первоначально планировалось, броситься на СССР, Гитлер был вынужден провести польскую и французскую кампании.

Поэтому к полякам (которые были ближайшими союзниками рейха благодаря личной симпатии Гитлера и Пилсудского, пока последний не умер) своё отношение Гитлер пересмотрел. Он решил, что необходимо уничтожить всю польскую интеллигенцию и аристократию, а от самого польского народа оставить не больше трети. Правда, отдельно были выделены силезцы и кашубы в качестве арийцев и почти германцев (их даже в вермахт призывали как полноправных граждан рейха).

Дальше же на Восток из всех славян в рабы вписывались только галичане (сиречь бандеровцы). Белорусов жгли вместе с деревнями, чтобы не бежали в партизаны. В городах УССР население просто не кормили, так что даже без массовых расстрелов (а они тоже были) население таких городов, как Киев, Харьков, Одесса, за два – два с половиной года оккупации сократилось на три четверти. Русских же предполагалось всех или убить, или выгнать за Урал, на территории, которые, по мысли Гитлера, должны были отойти к Японской империи. Учитывая же, что японцы не только к китайцам или корейцам, но ко всем неяпонцам относились даже не как к низшей расе, а просто как к животным, причём бесполезным животным, изгнание за Урал тоже не означало жизнь.

В общем, от нацизма натерпелись все нации, включая немцев, но почему-то у всех нацизм может существовать и только у евреев не может — само предположение о еврее-нацисте, вопреки многочисленным актуальным примерам существования таковых (в том числе и на Украине), квалифицируется израильским обществом (не всеми евреями поголовно, но израильским общественным мнением как доминирующим в данном человеческом сообществе взглядом) как признак антисемитизма.

Между тем нацизм является признаком не этническим, но идеологическим. Тот факт, что Маркс был русофобом, не помешал распространению марксизма в России. Соответственно, любая идеология может распространяться среди любого народа: нацистами, коммунистами, либералами, консерваторами и т. д. могут быть и русский, и немец, и еврей, и папуас.

Так вот, израильтяне прячутся за Холокостом, украинцы прячутся за президентом-евреем, но методы ведения войны у них очень между собой похожи и апеллируют к методам ведения войны Третьим рейхом. Обусловлено это не какими-то особыми врождёнными негативными качествами данных народов, а тем, что все три государства оказались в сходной геополитической ситуации.

Первое. У всех был многократно превосходящий их ресурсно враг: у рейха — будущие Объединённые нации, у Израиля — арабский мир, у Украины — Россия. Я в данном случае не углубляюсь в выяснение причин появления этих врагов и доли вины, лежащих на самих Германии, Израиле и Украине. Эта проблема многократно описана и детально изучена, а нас интересует техника и технология военного конфликта.

Победа над этим врагом могла быть достигнута только в ходе блицкрига — чисто военным путём, на поле боя, в возможно более краткие сроки без перевода войны в затяжную фазу. В войне на истощение все три государства однозначно проигрывали. Без шансов.

Второе. Рейх в результате завоеваний, а Израиль и Украина в результате их искусственного создания столкнулись с ситуацией наличия внутри их границ больших иноэтнических обществ, не принадлежавших к титульной нации, в лояльности которых местным этнократическим режимам у последних были обоснованные сомнения.

В условиях реальной или надуманной опасности внешнего конфликта с многократно сильнейшим противником крупную иноэтническую в отношении «титульной нации» и комплементарную противнику внутреннюю общину требовалось лишить возможности выступить на стороне противника. Поскольку времени на спокойную ассимиляцию не было (а в случае с рейхом и Израилем не было и намерения ассимилировать иноплеменников), был избран метод подавления, который вызвал естественную ответную реакцию. Дальше пошла характерная для любой конфронтации игра в повышение ставок. Чем жёстче подавление, тем жёстче ответ, а далее следующий круг — и так без конца.

Третье. Естественное для времени военной опасности сплочение собственного народа имело в качестве побочного эффекта ускоренную дегуманизацию противника. Даже в рейхе в 1933 году и половина немцев не разделяла взгляды и расовую теорию Гитлера. Но уже к 1941 году большинство нацистскую практику по умолчанию приняло. Нельзя одновременно воевать на уничтожение и считать противника тоже человеком — это противно человеческому естеству и снижает эффективность воюющих.

Наша армия кормила население поверженного рейха после победы. Когда же за победу надо было бороться, в отношении врага действовал лозунг «Сколько раз увидишь его, столько раз его и убей!» И если враг не сдавал город, то город мы не щадили так же, как враг не щадил наши оборонявшиеся города. Иначе войны не выигрываются.

Тем не менее ранее у СССР, а сейчас у России есть большее пространство для гуманности, для того чтобы не скатиться окончательно в ту же клоаку, которую обжили наши враги и в которой настолько нет места человечности, что кажущаяся эффективность жестокости становится неэффективной, ибо дегуманизирует уже применяющую подобную жестокость сторону, делая её врагом не только для непосредственных жертв, но для всего человечества. Наличие большего пространства гуманности объясняется не какой-то врождённой особостью русского народа (в России много народов живёт, самых разных, с самыми разными традициями, в том числе и военными), а вполне объективными предпосылками: Россия, в отличие от большинства стран, может вести и выиграть войну на истощение практически у всего мира (причём даже не по очереди, а сразу).

России нет смысла бросаться в авантюры блицкрига, а значит, ускоренная и углублённая дегуманизация противника не является для неё обязательным фактором победы. Наоборот, при растянутости пространства войны во времени образ более гуманной стороны приносит существенные дивиденды. Как только враг понимает, что его не будут уничтожать до конца, а его солдаты прекращают бояться плена, для значительной части армии (особенно непрофессиональной части, которая в условиях войны на истощение быстро становится доминирующей как за счёт массового призыва, так и за счёт быстрого выбивания профессиональных военных) пропадает смысл упорного сопротивления «до последнего» — перспектива выжить, вернуться к семье и жить «как до войны» ломает психологическую основу стойкости.

Как уже было сказано, рейх, Израиль и Украина не имеют (не имели) шансов выиграть войну на истощение, поэтому у них расширенное пространство для гуманности отсутствовало. Безусловно, во всех трёх случаях работала и государственная идеология, базировавшаяся на радикальном национализме (основа которого в каждом случае была разной: кровно-религиозная — Израиль, расовая — рейх, территориальная — Украина), но для того, чтобы идея захватила массы, масса должна наблюдать её минимальное (пусть и спекулятивное) соответствие реальному миру.

Главным во всех трёх случаях был страх того, что если не уничтожить враждебное окружение, то оно уничтожит тебя. Насколько в каждом отдельном случае этот страх был обоснованным, мы сейчас разбирать не будем (на эту тему можно написать несколько томов). Отметим лишь, что при наличии желания и доброй воли, не без трудностей, конечно, но без разрушительной войны однозначно, можно было решить все спорные вопросы.

Но и здесь идеология национализма сыграла для соответствующих обществ деструктивную роль. Национализм отличается от патриотизма верой в свою национальную исключительность. Это та тонкая грань, которая отделяет патриота, любящего свою родину, от националиста, возвеличивающего свою нацию в ущерб остальным. И общество рейха, и современное израильское общество, и современное украинское общество глубоко поражены вирусом национализма. Это не значит, что каждый отдельно взятый член данных обществ видит в иноплеменнике представителя низшей расы. Наоборот, каждый в отдельности они могут быть милыми добрыми людьми, неординарными мыслителями и приятными собеседниками. Общество в целом видит в соседнем обществе врага, посягающего на особые права данного общества.

Но человек так устроен, что окружающим он склонен приписывать свои собственные взгляды. Отсюда повышенная тревожность националистических обществ. Они считают, что окружены такими же националистами. Если они сами вынашивают в отношении иноплеменников некие небезобидные замыслы, то иноплеменников они подозревают в том же в отношении себя.

В общем, все эти объективные и субъективные факторы, накладываясь друг на друга, определяют политику государств, созданных подобными обществами. Будучи априори агрессивной, она вызывает реакцию окружающих. Эта реакция дополнительно убеждает националистические общества, что они были правы в своих подозрениях и их хотят уничтожить. Очень быстро их политика из состояния агрессивной «самозащиты» переходит к оправданной в их глазах войне на уничтожение противника. Объяснение одно — мы не можем жить рядом с ними, так как они хотят нас уничтожить, но у неарийцев (у русских, у арабов) территорий много — им есть куда уйти и оставить нас в покое, а наш лебенсраум маленький, нам и так земли не хватает, а тут ещё «злые соседи».

Поэтому другого выхода, кроме как воевать, пока не будут уничтожены или изгнаны все враги, у националистического общества нет. Оно само создаёт ситуацию или-или. Впрочем, чаще всего гибнет само националистическое общество, ибо, как было сказано, его ресурсы по сравнению с ресурсами его потенциальных врагов ограничены.

Итак, для победы над врагом националистическому обществу требуется блицкриг. Даже украинцы ставку делали именно на блицкриг: затяжная война с Россией — идея США и украинская кампания была лишь элементом этой войны на истощение, которая должна была носить преимущественно политический, дипломатический, экономический, финансовый и информационный, лишь в последнюю очередь частично собственно военный характер. Если же вы посмотрите на украинское военное планирование, то оно выделяло в боевых действиях три этапа:

1. Первая половина 2022 года: остановка под благовидным предлогом (переговоры) российского наступления, проведение за счёт выигранного времени массовой мобилизации, получение финансовой и военно-технической помощи от Запада и стабилизация линии фронта.

2. Вторая половина 2022 года — первая половина 2023 года: на базе подавляющего численного преимущества контрнаступление и выдавливание российских войск с большинства занятых ими территорий, включая территории ДНР/ЛНР или большую их часть, создание реальной угрозы Крыму, разрушение Крымского моста, нанесение по нему ракетных ударов, начало борьбы за перешейки, блокада полуострова.

3. Конец 2023 года — первая половина 2024 года: принуждение с помощью Запада России к подписанию мира на украинских условиях.

Как видите, собственно военный блицкриг укладывался здесь в период август 2023 года — июль 2024 года (плюс-минус месяц). Все остальные проблемы должны были быть решены с помощью западных союзников. Эпический провал летне-осеннего наступления ВСУ в 2023 году перечеркнул все этим планы.

Израиль, подвергшийся атаке ХАМАС в рамках арабо-израильского противостояния, которому через два года исполнится 80 лет, решил, что, бросив на Газу подавляющие по численности и техническому оснащению силы и не стесняя своих военных законами и правилами ведения войны, он легко и быстро уничтожит сектор Газа как палестинский анклав, поставив весь мир перед фактом.

В Тель-Авиве надеялись на то, что традиционная отсылка к Холокосту и обвинения в антисемитизме всех критиков израильской политики блокируют антиизраильскую кампанию в СМИ. В Киеве считали, что «весь мир» будет с ними потому, что они «этого достойны». В обоих случаях политические решения базировались на представлении о собственной исключительности, благодаря которой информационная кампания просто не может быть проиграна, а также на недооценке военно-экономических возможностей противника. В последнем националистический подход («у таких, как мы, союзники самые сильные, поскольку у лучших наций лучшие союзники») тоже сыграл свою роль.

В конечном итоге довольно быстро выяснилось, что и Киев, и Тель-Авив проигрывают свою прокси-войну. Разница лишь в том, что Тель-Авив (будучи самостоятельным субъектом международной политики) проигрывает войну иранским прокси, а давно утратившая субъектность Украина проигрывает войну, которую в качестве американского прокси сама развязала против России. Одновременно оба режима увидели, что вдребезги проиграли информационную войну. Даже их ближайшие союзники вынуждены их критиковать всё резче, а возможность получения поддержки со стороны сокращается на глазах.

Мы уже нашли в этих режимах столько родственного, что неудивительно: и здесь они нашли одно и то же решение своей проблемы — расширение пространства войны. Израиль наносит провокационные удары по иранским военным. Ему необходима масштабная война не с ХАМАС, Хезболлой, хуситами и прочими неуловимыми иранскими прокси, а с самим Ираном. Если войну с прокси он с треском проигрывает, но победителями формально выступают палестинцы, что, хоть и ущемляет возможности Запада на Ближнем Востоке, не лишает его полностью собственной игры в регионе, то в случае проигрыша Израилем войны Ирану, а тем более коалиции мусульманских режимов, Запад окажется перед двумя критическими проблемами:

— сама победа Ирана — врага Запада и союзника России и Китая — резко изменит баланс сил на Ближнем Востоке не в пользу Запада (что критично с точки зрения продолжения глобального противостояния);

— Израиль действительно может оказаться на пороге второго Холокоста, причём гораздо более масштабного, чем предыдущий.

То есть Запад сталкивается одновременно с проблемами военно-политического (победа Ирана — врага Запада) и морально-этического (повторный Холокост) свойства.

Причём даже если арабские режимы и Иран смогут как-то удержать своих прокси от резни (что само по себе маловероятно), то евреи в Израиле точно не будут ждать и надеяться, а побегут от опасности в те самые страны Запада (большая часть из семи с лишним миллионов израильских евреев точно, да и из двух с половиной миллионов арабов-христиан, друзов и других многие предпочтут переждать неизбежную волну насилия за рубежом). То есть переживающему не лучшие времена Западу угрожает ещё и новая волна массовой миграции с Ближнего Востока, причём новые (еврейские) мигранты будут в штыки восприняты уже окопавшимися на Западе мусульманами.

Поэтому Израиль надеется, что Запад не даст Ирану победить, а значит, будет значительно более полномасштабно втянут в войну Израиля с Ираном, чем готов сейчас помогать против ХАМАС.

Аналогичным образом Украина, вдребезги проигрывая на фронте и не имея никакой надежды стабилизировать ситуацию хотя бы временно, делает акцент на расширении пространства войны с Россией. Варварские обстрелы приграничных городов, удары беспилотниками по глубокому российскому тылу должны поставить российскую власть в вилку:

— продемонстрировать обществу неспособность защитить население от украинского террора;

— резко усилить удары по критической инфраструктуре Украины, в том числе по объектам, обслуживающим гражданское население, а также расширить масштаб наступательных операций на всё левобережье.

В Киеве рассчитывают, что таким образом им удастся убедить Запад в том, что Россия сделала ставку на ускоренный полный захват Украины при абсолютной неготовности НАТО противопоставить ВС РФ в Восточной Европе что-либо серьёзнее не завершившего реформу Войска польского. Западу придётся выбирать — остаться безоружному перед ничем не сдерживаемой военной мощью России или быстро оказать максимально возможную (в том числе войсками и авиацией) помощь Украине, чтобы не дать фронту обвалиться уже сейчас.

Оказавшись в сходных условиях, оба националистических режима, заранее исключившие для себя возможность конструктивных переговоров, идут ва-банк, делая ставку на очередную авантюру, расширяя пространство войны с целью втягивания новых участников, которые могли бы изменить негативно складывающийся для них баланс сил.

Кстати, рейх поступал так же. С 1940 года, с момента победы над Францией, Гитлер стремился заключить мир на Западе, но ведомая Черчиллем Великобритания от мирных переговоров отказывалась. С целью принудить её к миру, лишив потенциальных союзников и возможности зацепиться за европейский континент, Гитлер последовательно провёл Балканскую кампанию, высадку на Крит и отправил в Ливию на помощь Муссолини Африканский корпус Роммеля, в конечном итоге выросший в группу армий «Африка».

При этом Балканская кампания отняла у Гитлера семь недель от первоначально запланированного на 10 мая срока нападения на СССР. Семь недель длинных дней, коротких ночей и сухого сезона — это очень много. Это значит, что при прочих равных группа армий «Центр» могла выйти на ближние подступы к Москве уже в начале октября, в те дни, когда в реальности только начиналось наступление под Брянском и Вязьмой. Глубокий снег не сковывал бы манёвр германских войск, а именно манёвр был их сильнейшим аргументом в этот период войны, почему они и наступали всегда летом, когда пространство для манёвра было неограниченным, а поражения терпели всегда зимой, когда с русским солдатом надо было сражаться лицом к лицу.

Кроме того, Вторая полевая армия барона фон Вейхса (входившая в группу армий «Центр») прибыла с Балкан только к сентябрю, что, безусловно, ослабило армию вторжения и ограничило её резервы в летних боях 1941 года, в которых во многом и решилась судьба блицкрига.

В Африку с Роммелем Гитлер отправил танковую и лёгкую (тоже подвижная, только с меньшим количеством танков) дивизии (в общей сложности около четырёхсот танков) и авиационный корпус поддержки. Затем эти силы постоянно увеличивались. Они также требовали постоянного подвоза по морю (сквозь усиливавшуюся британскую блокаду) всего необходимого, от еды, бензина и ГСМ до военной техники и снарядов. Этих войск и снаряжения судорожно не хватало Гитлеру под Москвой, Сталинградом, на Кавказе и на Курской дуге.

Наконец, 11 декабря 1941 года, через четыре дня после нападения Японии на Перл-Харбор, Гитлер объявил войну США. Уже начиналась немецкая катастрофа под Москвой. Казалось бы, зачем вешать на себя ещё и войну с США, которым явно в ближайшие пару лет будет не до Германии? Гитлер исходил из того, что, расширяя пространство войны, оказываясь с Японией союзниками не только по подписанным договорам, но и на поле боя, он вынудит Токио вступить в войну с СССР, что отвлечёт советские ресурсы на Дальний Восток, улучшив, таким образом, позиции вермахта в европейской части СССР.

В конечном итоге все авантюры рейха по расширению пространства войны провалились, но обратите внимание, что задумывались они как «фол последней надежды»: когда все серьёзные аргументы были уже исчерпаны, в ход шёл обычный шантаж — расширение пространства войны как попытка заставить противника усомниться в своих силах или втянуть в борьбу на своей стороне новые силы.

Сейчас украинский и израильский режимы идут тем же порочным авантюрным путём, причём, судя по заявлениям Макрона, Столтенберга и некоторых британских политиков по украинской проблематике, а также учитывая готовность администрации Байдена и далее снабжать Израиль оружием, их авантюры имеют куда больше шансов быть поддержанными союзниками, чем полностью провалившиеся авантюры рейха.

Безусловно, германский, еврейский и украинский радикальные национализмы не тождественны. Внимательный исследователь найдёт в них массу различий. Но радикальный национализм (каким бы эксклюзивным он ни был), помноженный на военное решение национальной проблемы, всегда порождает нацизм. Заявление же о том, что какая-то отдельная нация нацистской заразе не подвержена ввиду своей особости, как раз и свидетельствует о том, что нацистское понимание собственной исключительности уже начало формироваться (чем бы эта особость ни мотивировалась).

Тезис Броневого (Мюллера) из «17 мгновений весны» в корне неверен. Нацизм не рождается, там, где в чей-то персональный адрес произносят «хайль» (в этом случае рождается авторитаризм), нацизм рождается там, где «хайль» произносят в коллективный адрес, в адрес нации. Это надо помнить всем, и нам тоже. Тёмные силы долго ждут своего часа и выныривают из-под спуда, как только мы скажем: «У нас это невозможно!»

https://alternatio.org/articles/articles/item/131835-ukrainsko-izrailskaya-strategiya-bolshoy-voyny

Нежный оскал дружбы народов. Право и справедливость

Наш народ любит совершать невозможное. СССР был настолько спаян железом и кровью Гражданской и Отечественной войн, что даже ЦРУ отчаялось разрушить его. Однако не успела КПСС констатировать, что не только внутренняя, но и внешняя угроза реставрации капитализма в СССР миновала, как собственный «советский народ» не только разрушил нерушимый Союз, но и реставрировал капитализм в самой дикой его форме. Причём, если Россия свой капитализм довольно быстро смогла цивилизовать, то остальные постсоветские республики рискуют даже в капитализме не удержаться, стремительно погружаясь в предшествующие формации.

Не успев добиться невозможного и разрушить СССР, народ начал ностальгировать по разрушенному. Несмотря на то, что СССР невозможно восстановить, изрядное (политически заметное) число ностальгирующих о таком восстановлении мечтает. Причём мечтает не о реальном СССР, а о некоем идеальном государстве золотого века. Легенда об СССР, которую рассказывают современной молодежи забывшие о дефиците, очередях и тотальном идейно-политическом лицемерии «свидетели СССР», заставшие его в живых, покоится на трёх китах:

- всем давали бесплатные квартиры;

- не было значительной разницы в материальном обеспечении высших и низших слоёв;

- была великая дружба народов.

Насчёт бесплатных квартир «всем и немедленно» любой более-менее сообразительный и наблюдательный современник спросит, почему же до сих пор в Москве и Питере (особенно в Питере) расселили не все коммуналки? Появились-то коммуналки не при самодержавии, а при советской власти. Если предположить, что каждый нуждающийся в улучшении жилищных условий получал квартиру (пусть и не сразу, а хотя бы в течение десяти лет), то за 70 лет советской власти коммуналки должны были полностью исчезнуть, а у нас ещё недавно бараки расселяли.

Формальный разрыв в доходах между высшими и низшими слоями в СССР действительно был меньше, чем сейчас, но неформально он был вообще непреодолим. Чтобы, например, получить право на капитальную дачу (а не домик Ниф-Нифа в садовом товариществе (жёстко ограниченный по площади и этажности, как правило без газа, воды и канализации) надо было принадлежать либо к творческой элите, либо к элите управленческой.

В творческую элиту можно было проскочить без членства в КПСС (талант не являлся приложением к партбилету), хоть партия старалась обилетить всех популярных личностей (ведь необходимо было проводить партийную линию в искусстве). Так что упорствующий в своей беспартийности мог лишиться доступа к определённым благам, а тиражи его изданий (количество персональных выставок, концертов и т. д.) могло быть жёстко ограничено. Это не было обязательным следствием беспартийности, но опасность такая существовала.

Что касается элиты управленческой, то карьерный рост без партбилета был невозможен не только по административной, но и по инженерной, то есть чисто профессиональной линии. Если же говорить о сфере идеологической (гуманитарные науки, СМИ), то даже первые ступени карьерной лестницы (за исключением самых низших должностей) были непреодолимы без членства в КПСС.

При этом заработать (постройкой домов, созданием мебели, шитьём одежды, починкой сантехники, бурением скважин и прочей деятельностью, не требовавшей высшего образования) на какие-то блага сверх положенных и строго ограниченных было практически невозможно. В эпоху тотального дефицита блага не продавались, а распределялись. Даже для того, чтобы по трёх-пятикратно (а часто и более) завышенной цене купить что-то дефицитное, необходимо было получить доступ к нужным людям, что не каждому удавалось. При этом в большинстве регионов СССР, включая столицу страны и союзные республики, в дефиците были практически все товары, пользующиеся спросом. И в принципе не было в стране места, в котором бы не было хоть какого-то «пусть маленького, но дефицита».

Поэтому на деле разрыв между людьми, имевшими доступ к распределению материальных благ, и большинством, такого доступа не имевшим, был значительно больше номинальной зарплаты. Это был разрыв навсегда, непреодолимый разрыв. «Жигули» «копейка» были для большинства советских граждан недостижимым уровнем благосостояния. На них надо было не только накопить, на что у обладателя средней советской зарплаты в 120–140 рублей в месяц уходили десятилетия, но ещё и дождаться очереди, в которой тоже стояли годами (или покупали место в ней по цене, мало отличавшейся от цены автомобиля). Владелец же персональной чёрной «Волги» ГАЗ-24 жил вообще в другом мире. О тех, кто ездил в «членовозах» ЗИЛ, лучше даже не упоминать. Сейчас обычному гражданину гораздо проще пересечься в одном помещении с владельцем «Майбаха» или «Бентли», чем тогда с обладателем персональной «Чайки».

Именно по этой причине разгар перестройки ознаменовался дикими для современного человека случаями, когда толпа, остановив персональную «Волгу» и найдя в багажнике палку сухой колбасы, по качеству значительно худшей, чем сейчас можно купить в любом супермаркете из многих сортов на выбор, чуть не линчевала и владельца «персоналки», и его водителя.

Сама фраза, которой любят бросаться неокоммунисты: «продали страну за джинсы и жвачку», моментально разрушает легенду о «золотом веке» СССР. Ведь чтобы народ продал страну за джинсы, партия должна была за семьдесят лет не суметь обеспечить его этими самыми джинсами, которые даже в странах третьего мира мог позволить себе любой нищий негр.

Поэтому, когда Путин бросил фразу о неспособности СССР даже калоши произвести, на которую ему также любят пенять неокоммунисты и свидетели советского «золотого века», он, по сути, был абсолютно прав. Госплан мог запланировать производство хоть миллиарда пар калош в год. Могло даже случиться такое (хоть и не всегда), что все поставки пройдут вовремя, что промышленность реально выполнит и даже перевыполнит план, что калоши доедут до магазинов и их даже не растащат ушлые продавцы для реализации с чёрного хода и из-под прилавка. Но в таком случае выяснилось бы, что одних размеров произведено намного больше, чем надо, а других намного меньше, что калоши произведённой модели вышли из моды ещё при Александре II Освободителе, что в результате их никто не хочет покупать. В конечном итоге их стали бы давать в нагрузку к чему-то нужному, но остродефицитному (например, к импортным калошам, или к тем же джинсам и жвачкам, буквально заставляя людей покупать ненужный им, но массово произведённый товар).

Однако самый главный и одновременно самый устойчивый миф о советском «золотом веке» — миф о великой дружбе народов.

Я не буду здесь приводить примеры советских «этнических анекдотов», поскольку в современной России, за такую «дружбу народов» можно получить статью «за разжигание». Напомню лишь, что большая часть оскорбительных национальных прозвищ родом из СССР. И если пещерный антисемитизм «уехал» в Израиль вместе с большинством советских евреев (ненавидеть стало некого), то «дружбу» с народами Средней Азии и Кавказа, нашими недавними соотечественниками, каждый может ощутить, почитав публикации о мигрантской проблеме.

Наряду с единичным публикациями, рассматривающими эту проблему, как социальное явление современного мира, порождённое демографическими и экономическими перекосами по обе стороны «линии миграции», вы найдёте массу публикаций оскорбительных, унизительных и уничижительных для мигрантов. Один и тот же человек может возмущаться тем, что в Таджикистане от местных русских требуют знать язык страны, в которой они живут, и клеймить таджиков, которые разговаривают с сильным акцентом по-русски в Москве.

Я сейчас умышленно не говорю о реально существующих проблемах национального угнетения русских в бывших союзных республиках. Запреты на русский язык и культуру в Прибалтике и на Украине, вытеснение (в том числе при помощи запугивания, избиений и убийств) русских с руководящих постов, а затем и из страны вообще в 90-е годы в большинстве среднеазиатских и закавказских республик — это вторая сторона той же мигрантской медали. Кстати, и она опровергает миф о «великой дружбе народов». Ведь получается, что «дружба» эта не пережила СССР, а во многих местах (русофобские эксцессы в Узбекистане, Казахстане, Грузии, начало армяно-азербайджанского конфликта вокруг Карабаха) испарение «дружбы» даже предшествовало распаду СССР.

Акцент на нашем собственном отношении к мигрантам я сделал для того, чтобы показать, что это обоюдоострая проблема. В этнических конфликтах нет правой и виновной стороны. В них может быть победитель и побеждённый, но даже абсолютный победитель теряет больше, чем приобретает, заражая своё население бациллой ненависти по этническому признаку. Ведь если можно ненавидеть одну этническую группу, то можно и другую, а поскольку среди русских существуют региональные отличия, то так можно начать ненавидеть самих себя, вернее, своих соседей, за то, что они не совсем такие как мы («неправильные русские»).

Именно это случилось на Украине. Местные русские назвали себя украинцами и стали активно отрицать и ненавидеть русскость. При этом русский архетип остался у них на уровне подсознания. Они даже не ощущают когнитивный диссонанс, когда, с одной стороны, утверждают, что «хороших русских нет» и «убить надо всех», а с другой, говорят, что русские «украли» у них русское имя и русский язык. Можно ли украсть то, что не принадлежало тебе по праву. Но если ты считаешь, что русский язык и русское имя когда-то были твоими, значит, ты сам когда-то был русским, а потом перестал им быть и право на имя и язык потерял.

Теоретически СССР мог за семьдесят лет переплавить большую часть народов Российской империи в некую новую этническую общность. Для этого у него был огромный силовой ресурс и неограниченная воля к его применению. Если бы политика денационализации проводилась бы теми же методами, что политика раскрестьянивания, то уже поколение 60-х годов говорило бы о национальных различиях, как о глубоком пережитке предшествующих формаций, им, этим поколением, преодолённом. А тех, кто мог бы рассказать новым поколениям об их разном этническом прошлом, просто не существовало бы, как практически не осталось в деревне «кулаков», способных показать, как надо работать на земле, чтобы не нищенствовать, а процветать.

Однако своим острием этническая политика в СССР была направлена против русского народа. Имперский народ, создатель оригинальной, притягательной для многих других народов цивилизации не вписывался в концепцию всеобщего глобального этнического равенства на основе марксистской догмы. Он был для этого слишком велик, а созданная им цивилизация даже на уровне базовых культурных основ не втискивалась в узкие рамки догматического марксизма.

В результате, объявив своей целью создание «новой исторической общности людей — советского народа», КПСС применила механизм, полностью этой цели противоречивший. Точно так же, как экономическая мощь СССР базировалась на экономической мощи России (просто потому что именно российские государство и общество, в отличие от полуфеодальных, а кое где и родоплеменных национальных окраин) в XIX веке дозрели до капитализма и соответствующего уровня промышленного развития, этнической базой для «советского народа» мог стать только русский народ, поскольку окраинное племя или феодальная народность национальной окраины не могут стать плавильным котлом для русской буржуазной нации, а вот русская буржуазная нация таким котлом для окраинных племён и народностей могла стать.

Вместо опоры на русскую базу в СССР начали «поднимать промышленный уровень и национальное самосознание окраин», пытаясь запихнуть их в социализм прямо из родоплеменного строя. Смешно, но для этого пришлось отправить на окраины десятки миллионов русских, поскольку только они оказались способны руководить промышленными предприятиями, а во многих случаях и работать на них — местное население, жившее в другой исторической эпохе и в другой общественно-политической формации, просто не имело соответствующих навыков да и необходимости. Русские преодолевали вполне имманентную феодальному и родоплеменному обществам неграмотность местных (грамотный рабочий нужен капиталисту, крестьянин обходится передаваемым из поколение в поколение навыком отслеживания природных циклов, смены сезонов и проведения в каждый сезон соответствующих ему работ). Натуральное хозяйство обходится без массы грамотеев (не в последнюю очередь из-за этого закончилось провалом каролингское возрождение, штамповавшее в средине тёмных веков грамотеев в количестве, на порядки превышающем потребность экономики).

В конечном итоге на национальных окраинах русские стали восприниматься, как разрушители привычного быта, к ним стало возникать неприятие, в ряде случаев перераставшее в ненависть. Сами же русские стали рассматривать жителей национальных окраин, с которыми до марксистского эксперимента выстраивали перспективное симбиотическое существование, как наглых нахлебников. Обе позиции были ошибочны, но так всё виделось в кривом зеркале эксперимента по партийному руководству общественно-политическими процессами. КПСС приняла на себя роль Бога и ожидаемо с ней не справилась, ибо не являлась ни всемогущей, ни всеведущей. «Научного» же в «научном коммунизме» было не больше, чем в алхимии («передовые» алхимики тоже стремились облагодетельствовать человечество, сделав золото общедоступным).

При этом в некоторых местах (Украина, Белоруссия) окраинные русские получили возможность перейти из русских в нерусские, из «угнетателей» в «угнетённые». Они не получили таких льгот, как прочие национальные окраины, но и давление на них было несравненно меньшим. Многие этой возможностью воспользовались. Так стартовал раскол самого русского народа, плоды которого мы до сих пор пожинаем.

Ошибка в выборе механизма создания новой общности привела к объективному нарастанию этнических противоречий, которые послужили одним из механизмов развала СССР (одним из многих, но не последним по значимости). «Советский народ» не вышел спасать Союз (поскольку так и не возник), зато созданные нации моментально разбежались по «национальным государствам».

В подтверждение тезиса о «великой дружбе народов» часто приводят совместную борьбу в годы Великой Отечественной войны. Не буду указывать на миллион коллаборационистов (как русских, так и нерусских) и рассуждать о том, что было бы, если бы расовая политика Гитлера не была бы такой людоедской — история не имеет сослагательного наклонения — было только то, что было, а чего не случилось, того не было. Действительно плечом к плечу воевали все. Но ведь и во время засухи у животных наступает «водяное перемирие» — в месте редких водопоев нет охоты, все пьют вместе. И от лесного пожара волк спасается вместе с зайцем, что не мешает ему потом начинать на зайца охотиться. Сплочение народов во время Великой Отечественной войны свидетельствует лишь о том, что все они осознали общую угрозу, исходящую от смертельно опасного врага. Во Второй мировой мы и с американцами, и с англичанами «дружили» против общего врага, а как его не стало, так всё вернулось на круги своя.

В СССР этнические проблемы были не так заметны, пока у государства хватало сил загонять их под спуд. Но как только государственный ресурс исчерпался, долго накапливавшийся пар взаимных претензий и непонимания моментально снёс крышку котла

.

Когда мы разбираем проблемы и ошибки СССР и КПСС, мы делаем это не для того, чтобы покуражиться над ушедшими поколениями идеалистов. Это наш общий опыт, призванный застраховать нас от ошибок в дальнейшем. Россия — великая имперская цивилизация и останется таковой, пока жива. Окружающим народам необходимо с этим примириться и выстраивать отношения с нами с учётом особенностей российской государственной и общественной организации.

Но и мы должны понимать, с кем имеем дело, с каким уровнем технологического, политического и общественного развития, чтобы не предъявлять соседям (в том числе и некоторым российским народам, в пределах наших границ живущих) неприемлемых для них требований. И мигрантскую проблему, а она реальна и опасность несёт немалую, нам необходимо решать без лишних эмоций, а с опорой на здоровый цинизм и реальную оценку наших практических возможностей.

Никто вместо нас не выработает механизм максимально быстрой и максимально безболезненной интеграции мигрантов в российское общество. Без такового механизма, мы можем сколько угодно их ненавидеть, осуждать, оскорблять — они никуда не денутся, так как появились в России не исключительно по собственному желанию, но и по нашей необходимости. Процесс продвигали обе стороны.

У нас за плечами пример неудачи СССР с созданием собственного плавильного котла, а перед глазами пример неудачи ЕС с интеграцией на базе «толерантности». Оба провальных эксперимента базировались на приоритетных правах, интегрируемых по отношению к государствообразующему народу. Их провал свидетельствует о том, что в данном случае допущена системная ошибка, которой необходимо в дальнейшем избегать. Выработка эффективного интеграционного механизма необходима нам и с точки зрения внутриполитических, и с точки зрения внешнеполитических интересов.

Уточнение деталей такого механизма и его тонкая настройка — предмет работы большого коллектива на протяжении не одного года, но его базовые основы понятны уже сейчас — это:

1.Жёсткие, но выполнимые требования по культурной интеграции в русскую среду (с учётом национальных традиций и уровня общественного развития интегрирующихся).

2.Непререкаемый авторитет русского народа как государствообразующего, народа-хозяина страны, в которую прибывают мигранты, который делится с ними своей территорией, своими успехами, своим благосостоянием, а потому вправе требовать определённого уважения к своим национальным ценностям, традициям и образу жизни.

Ненасильственное поглощение и последующая ассимиляция (в рамках конвергенции культур) огромных масс мигрантов возможна лишь на добровольной основе. Добровольно же стремятся присоединиться к тому, что привлекательно. Не возьму на себя смелость заявить, что ушанка привлекательнее тюбетейки или практичнее малахая. Но люди, приезжая в новую страну, хотят чувствовать себя такими же её хозяевами, как и коренные жители. Если возникновение чувства хозяина будет обусловлено усвоением русской культуры и полноценной интеграцией в русское общество, подавляющее большинство не придётся ни к чему принуждать, сами будут стремиться к полноценной интеграции. Любой закон безоговорочно выполняется только тогда, когда его требования воспринимаются как справедливые.

Если же твои национальные особенности коренные «обязаны» уважать и так, то ты ответного уважения испытывать не будешь. Ведь ты и так здесь уже хозяин, хоть создано всё это не тобой. У человека родоплеменной или феодальной системы тут же проявляется инстинкт завоевателя. Он, конечно, города не брал, но ему же сами «покорились», в его понимании потому, что слабы, а значит, его культура лучше и у слабых ничего не надо перенимать.

В Российской империи умели решать этнические проблемы железной рукой в лайковой перчатке. Нам только предстоит этому научиться.

https://alternatio.org/articles/articles/item/124652-nezhnyy-oskal-druzhby-narodov-pravo-i-spravedlivost

Польский фильм Волынь 2016 год отрывок

Американцы потребовали, чтобы Россия прекратила оккупацию выдуманной страны