азов фрацузкий

Неоимперия: Россия в современном мире

В различные исторические эпохи отличалось не только внутреннее устройство государств (домонгольская Русь не тождественна Московскому царству –  России XVI-XVII веков, а оно, в свою очередь имеет мало общего с Россией XVIII-начала ХХ века – Российской империей, которая коренным образом отличается от Советского Союза), различны также формы защиты государством своих внешних интересов. При этом такие внутренне различные организмы, как Московское царство, Российская империя и СССР в первой половине ХХ века могли применять идентичные формы работы на международной арене, стремясь к решению одних и тех же проблем, одними и теми же средствами и методами.

Но рано или поздно формы взаимодействия государств на международной арене критически меняются. Двигавшиеся к «последнему морю» тумены «потрясателя вселенной» Чингисхана, практиковали геноцид покорённого населения и установление прямого монгольского правления на захваченных территориях. Европейцы эпохи колониальных захватов предпочитали дистанционный военно-политического контроль над местной властью, избегая внедрения прямых механизмов управления колониями там, где это было возможно. Начиная со второй половины ХХ века, в постколониальную эпоху формальный суверенитет зависимых государств скрупулёзно соблюдался. Центр тяжести контроля переместился в финансовую и торгово-экономическую сферы.

В наше время важнейшую роль играет контроль ресурсов. При этом, когда мы говорим о ресурсной базе, имеются в виду далеко не только и не в первую очередь природные ресурсы (хоть их наличие также важно). Речь идёт о комплексе ресурсов сырьевых, промышленных, сельскохозяйственных, финансовых, политических, дипломатических, военных, демографических и т.д. Причём учитываются не только те ресурсы, которые находятся в собственности соответствующего государства, будучи заключенными в его границах. Важнейшим фактором является контроль ресурсов за пределами собственных границ. Он может быть прямым, через инвестиции, покупку соответствующих компаний и т.д., а может косвенным, за счёт использования в своих интересах (желательно на взаимовыгодной основе) ресурсов союзных и дружественных государств. Высшим же пилотажем является использование для реализации своих целей ресурсов и усилий геополитического противника, его союзников и сателлитов.

Для современной империи размер территории и численность населения носят важный, но с определённого значения (обеспечивающего военно-политическую безопасность) не принципиальный характер. Современная империя тем сильнее и тем динамичнее развивается, чем большего притока ресурсов добивается за счёт каждой вложенной единицы ресурсов расходуемых. Это, как в бизнесе, если вы обеспечиваете прибыль в сто рублей на вложенный рубль, то вы значительно перспективнее, чем тот, кто обеспечивает лишь рубль прибыли на рубль вложений. Отсюда стремление не только погрязших в долгах Соединённых Штатов, но и вполне благополучной в финансовом смысле России к максимальной экономичности внешнеполитических операций. Они не должны быть расходными статьями. После первых вложений внешнеполитические акции должны как можно быстрее начинать приносить прибыль.

Подчеркну, что эта прибыль не измеряется исключительно в поступающих в казну миллиардах долларов. Прибылью современных внешнеполитических операций является установление контроля над основными ресурсными потоками, точками их пересечения, их направлением и замыканием на свою территорию. В этих условиях старые связи зачастую становятся неактуальными, поддерживаются по инерции, преобладает тенденция к их переводу на самоокупаемость.

Эпоха в течение которой младшие союзники кормились за счёт доминирующих держав завершилась. Очень неуклюже попытался перейти на прагматичные отношения с союзниками СССР и развалился в результате низкого качества исполнителей данной попытки. Тем не менее, через 25 лет после распада СССР и Россия, и США практически одновременно вновь декларируют переход к прагматичным отношениям с союзниками. За союз не платят, в рамках союза Россия предлагает вместе зарабатывать, а США вместе грабить (не исключая, впрочем, грабежа союзника, если жертва оказывается не по зубам).

Такой подход вызывает истерику и у союзников США, и у союзников России. Вашингтон пугают «потерей Европы», в России же в ходе любой публичной политической дискуссии будет обязательно высказано мнение: «Потеряли Украину, потеряете и Белоруссию (как вариант: Казахстан, Армению и далее по тексту)». Чтобы избежать «потерь» и Вашингтону, и Москве предлагают и дальше оплачивать союзникам их лояльность не взирая на издержки.

С этими идеями выступают вовсе не «пятая колонна» и не «враги отечества». Вернее, среди выступающих есть и такие, но большая часть продвигает идею «оплаты союза» совершенно искренне, заботясь о величии Родины. Они делятся на две большие группы. Первая – это элита и граждане стран-союзников (или потенциальных союзников), а также связанный с этими странами бизнес, зарабатывающий на льготах для союзников. Они просто не понимают зачем ломать то, что хорошо работает, поскольку не отделяют хорошо для себя, от хорошо для России. Они искренне заявляют «мы на вас обидимся», полагая свою личную реакцию, реакцией всего народа (хоть здесь бывает по-разному).

Вторая группа – патриоты, живущие вчерашним днём и готовящиеся к вчерашним войнам. Они не менее искренне считают необходимым любой спор решать на поле брани, отправляя армию на войну «для защиты национальных интересов» в любую точку планеты, где США получили временный перевес. Они уже двадцать лет ожидают «ракет США под Харьковом» и «танков НАТО под Черниговом». Любые прошлые поражения (включая Афганистан) они связывают исключительно с «предательством верхов» (хоть многие происходили по объективным причинам). Любую потенциальную войну они рассматривают исключительно как российский блицкриг «малой кровью и на чужой территории». Такие проблемы, как перенапряжение экономики, падение уровня жизни, стагнация торговли, проблемы в финансовой системе (неизбежные последствия даже победоносной войны) их вообще не интересуют. Союзников они рассматривают исключительно, как предполье, защищающее Россию от прямого удара врага. Они должны погибнуть, дав России время для мобилизации сил и средств. В такой парадигме, вкладываемые в союзников средства представляются не бессмысленными расходами, но платой за жертвенность. Примерно, как свиней откармливают не из гуманных соображений, но, чтобы, когда наступит время забить и съесть или продать.

Эти люди просто не понимают, что каждой эпохе соответствует свой формат империи и военных действий. Если вы продолжаете воевать в прошлом формате, то вас громят, как в ходе Крымской, Русско-японской войн или летом 1941 года. И никакие вложения ни в армию, ни в союзников не помогут. Государство и армия прошлого всегда уступают государству и армии будущего.

Современная война идёт уже вчера. Она идёт постоянно, почему её и назвали гибридной. Стороны пытаются обходиться вообще без военных столкновений, как крайне затратных способов выяснения отношений. Спор решается в информационной, политической, дипломатической сфере. Армия нужна для подстраховки, чтобы противник увидев, что в шахматы он проигрывает, не попытался треснуть вас доской по голове и перейти к боям без правил.

При этом вы должны не только финансировать боевые действия на невидимых фронтах гибридной войны, но и следить за тем, чтобы уровень жизни населения, как минимум не падал, а лучше рос, поскольку любые экономические и социальные проблемы будут немедленно использованы противником. И современную армию, как было сказано выше, также надо финансировать, иначе никто не будет с вами состязаться на интеллектуальном поприще – поступят как с Сербией или Ираком. В общем, расходных статей очень много и просто финансировать «союзников» за то, что они не перебегают к врагу и периодически делают заявления, свидетельствующие об их лояльности – слишком дорогое удовольствие.

Это неэкономное расходование ресурсов, а значит прямой путь к поражению. В последние годы сверхдержавы, не имея возможности вступить друг с другом в прямое военное столкновение, но не отказываясь от практики глобального противостояния, как раз и пытаются заставить противника непроизводительно тратить ресурсы. Чем больше будет таких политических чёрных дыр, поглощающих ресурсы, тем вернее ваше поражение.

Россия проводит нормальную неоимперскую политику, ибо только таким образом может защитить свои интересы и свой суверенитет от посягательств США, проводящих такую же неоимперскую политику. Если на действия США, оформленные в виде стратегии ХХI века отвечать действиями в рамках стратегии второй трети ХХ века, быстрое и катастрофическое поражение окажется неизбежным, даже вопреки тому, что Москва сейчас куда ближе к победе в глобальном противостоянии, чем Вашингтон.

Если понять этот простой момент, то станет понятна причина вялой реакции России на затяжной украинский кризис. Более того, станут понятны и перспективы развития отношений России с территориями, находящимися сейчас в составе украинского государства, а также других постсоветских государств.

Россия не стремится к механическому воссоединению территорий, даже, если на них проживает «тот же народ» или «братский народ». Чтобы добиться включения в состав России (именно добиться, а не благосклонно согласиться) территория должна иметь стратегическое значение (как Крым) либо же её население должно создать условия, при которых отказ Москвы от присоединения территории его проживания влёк бы за собой большие морально-политические издержки, чем возможные материальные издержки от интеграции. По этому пути пошёл Донбасс. И тоже практически решил свою проблему. Вопрос сейчас стоит не в том, будет ли Донбасс в составе России, а когда будет, в каких границах и как это произойдёт. Просто после пяти лет войны, жизни под обстрелами в состоянии гуманитарной катастрофы для большинства населения региона, Россия не может без ущерба для своего международного авторитета и для авторитета власти внутри страны отказаться от реинтеграции Донбасса.

Во всех остальных случаях Москву в соседних странах устраивает любая власть, обеспечивающая полномасштабное экономическое сотрудничество. Такой подход обеспечивает серьёзное геополитическое преимущество именно, исходя из стратегии «экономной империи». С одной стороны, более крупная, более технологичная и более эффективная экономика всегда подавляет мелкие, если поставлена с ними в условия равной конкуренции. С другой, ответственность перед населением союзников за уровень жизни и любые иные проблемы несёт местная власть. Чем большую самостоятельность эта власть демонстрирует, тем России удобнее.

За десятилетия постсоветской интеграции, «пророссийский» Лукашенко выдавил из Кремля в разы больше льгот и уступок, чем «многовекторный» Назарбаев. При этом, переводящий свой язык на латиницу казахстанский лидер, в отличие от сохраняющего приверженность кириллице белорусского не шантажирует Москву «разворотом на Запад». Назарбаев не просто был инициатором интеграционных процессов на постсоветском пространстве. Несмотря на рост казахского национализма и на отсутствие проектов «единого государства» Москвы и Астаны реальная интеграция Казахстана в совместные проекты куда глубже, ибо базируется не на эмоциональной идеологической, а на меркантильной экономической основе. Казахстан суверенен в своих отношениях с Россией ровно настолько, насколько велик его экономический вклад в общую копилку. Белоруссия же пытается в обмен на эмоционально братские заявления выдавливать всё новые и новые экономические преференции, значительно превышающие её реальный вес в реализации совместных проектов.

Конечно, ничто не бывает вечным, и Казахстан, при другой власти, может сменить внешнеполитическую ориентацию. В любом обществе всегда есть группы, диаметрально противополжные по своим взглядам на перспективы развития страны и её внешнеполитические приоритеты. Они могут сменять друг друга и власти, соответственно меняя и политику. Но развернуть на сто восемьдесят градусов страну, связанную с вами миллионами экономических нитей, куда сложнее (ту же Украину разворачивали 30 лет и развернул, только полностью уничтожив её экономику), чем государство, эмоционально декларирующее братство в обмен на преференции. В таком случае братство имеет обыкновение заканчиваться вместе с преференциями (как это стало с социалистическим содружеством и Советским Союзом).

Нельзя сказать, чтобы России совсем не требовалось дополнительное население. Территориям за Уралом уже сейчас требуется 30-40 миллионов дополнительных жителей. Но мы должны понимать, что если страна присоединяет территории где-то в Европе или Азии, то местное население не отправляется радостными колоннами осваивать Сибирь, а начинает требовать поднятия их уровня жизни до общероссийского прямо в месте проживания (ведь оно же автоматически приобретает российское гражданство по праву рождения на присоединённых землях). В этом отношении государству выгоднее мигранты, которым не приходится выбирать где жить – живут там, где есть работа. Причём, судя по тому, что в последние годы принятие в российское гражданство ограничено примерно двумястами тысяч человек в год – это именно то количество людей, которое Россия способна без перенапряжения интегрировать в общество, не просто предоставив им все права и льготы, имеющиеся у природных граждан, но обеспечив материальную базу их выполнения. Поскольку же в реальности в стране работает до десяти миллионов легальных и нелегальных мигрантов, не имеющих гражданства (примерно половина на него и не претендует, собираясь подзаработав вернуться на родину), это значит, что потребности России в дополнительной рабочей силе значительно превышают её материальные возможности по интеграции этой рабочей силы в российское общество на правах полноценного гражданства.

Современная прагматичная империя выглядит цинично, но романтичные бессребреники, пытавшиеся строить государственную политику на эмоционально-братских основаниях, закончили разрушением собственных государств, а с ними и среды обитания десятков, а то и сотен миллионов граждан этих погибших государств. Кстати, Сталин, на которого любят ссылаться сторонники эмоционально-братской политики, был наиболее прагматичным из советских лидеров. Оказывая помощь союзникам, он всегда знал, что за это получит, или осознавал, что не оказав помощь потеряет больше, чем сэкономит.

Надо понимать, что глобальное противостояние не прекратится до тех пор, пока в мире будет существовать хотя бы два государства. Если есть разные страны, значит есть и различие интересов, а если есть различие интересов, то переход хотя бы одной из них от режима честной конкуренции в режим силового подавления более удачливого конкурента – вопрос времени, а не принципа. Для успешной борьбы за свои интересы, в условиях, когда война (гибридная, более чем разрушительная горячая), стала повседневностью для государства важна высокая устойчивость. Устойчивость же достигается за счёт баланса желаний и возможностей, идеалов и интересов, ставящихся задач и возможностей их ресурсного обеспечения.

Любое государство стремится к идеалу, то есть к распространению своей власти на весь обитаемый мир (даже если оно не отдаёт себе в этом отчёт). Однако достижение идеала – дело необозримого, уходящего в бесконечность будущего. Не факт, что оно вообще возможно, поскольку противоречит закону единства и борьбы противоположностей. Политическая система ничем снаружи не сбалансированная, вырождается. Поэтому состояние войны (в разных формах) – нормальное состояние общества в обозримом будущем. Следовательно актуальной будет и политика экономии ресурсов, характеризующая современные успешные неоимперские образования. Собственный гражданин стал слишком дорогим ресурсом. Попытка же снизить на него расходы ведёт к падению уровня жизни и несёт угрозу стабильности государства, в свою очередь являющейся необходимой предпосылкой успешного ведения гибридной войны. В то же время, мир вокруг полон дешёвого человеческого ресурса, способного выполнять тот же функционал, что и собственные граждане, но без каких бы то ни было социальных гарантий и за в разы более низкую оплату.

Неоколониальные империи второй половины двадцатого века, выносили производства в государства с преобладанием дешёвого человеческого ресурса. Это, однако противоречило принципу концентрации ресурсов, поскольку ослабевал контроль над экономическим ресурсом. Грубо говоря, значительная часть промышленности и в целом контролируемой неоколониальной империей экономики начинала работать на интересы государства размещения. Неоимперия гибридного настоящего нашла иной выход – перемещение дешёвых человеческих ресурсов в регион, ощущающий надобность в дополнительной рабочей силе. Причём те государства, которые делают это на ad hoc основе, выигрывают у тех, кто принимает рабочую силу на постоянной основе. «Новые европейцы» работают куда меньше, а требуют куда больше, чем нелегальные американцы в США.

Тем не менее, фомирующееся неоимперское отношение к человеку, как к дополнительному обременению для государства является слабым звеном неоимперии. Государства создаются, чтобы обслуживать человека. Если же оно начинает отрицать эту функцию, то и человек теряет обязанность сохранять лояльность в отношении государства. Сегодня идеология дегуманизации государства, не просто приоритета его интересов над интересом личности, но приоритета над обществом его граждан и даже над всем человечеством, ещё не сформировалась окончательно. Причём именно в России предпринимаются попытки уйти от дурной зависимости практики экономной империи от теории дегуманизации государства. Трудно сказать будут ли они успешными. В конечном итоге не только экономическая, но и идеологическая модель государства формируется, исходя из потребностей реального мира. Более приспособленное к реальности государство выживает, менее приспособленное гибнет, остальные стараются приспособится, реформировав свою политическую систему, в соответствии с требованиями времени и изменившегося мира.

Если дегуманизация окажется необходимым условием выживания государства в новых условиях, рано или поздно она будет признана. Но в этой её возможной временной победе будет заложено и её окончательное поражение, поскольку государство без людей существовать не может, исчезает смысл его существования, как нет смысла и у существования автомобиля или самолёта в безлюдном мире. Но для того, чтобы обессмыслились материальные ценности, мир должен стать реально безлюдным, для того же, чтобы исчезла потребность в государстве, оно должно лишь принять за основу своей деятельности принцип дегуманизации.

Если «лишние люди» не нужны, рано или поздно этот принцип будет распространён и на собственное население: вначале на одну социальную группу, затем на другую, а затем и на всех. Как большевики, начав расстреливать в 1917 году классово и идеологически чуждых, закончили тем, что к 1939 году выморили самих себя, что (с небольшим временным люфтом) нашло своё отражение в переименовании в 1952 году партии из ВКП(б) в КПСС (кончились большевики, кончилась и партия большевиков).

Задача России в «прекрасном новом мире» неоимперий нетривиальна. Необходимо пройти между Сциллой эффективности в борьбе с постоянной внешней угрозой и Харибдой дегуманизации ради эффективности, подрывающей, тем не менее сами основы государства. Наше преимущество перед конкурентами (США, Китаем, ЕС) заключается в том, что мы эту задачу по крайней мере видим и пытаемся решить, в то время, как остальные неоимперии явно приносят смысл своего существования (обслуживание интересов человека) в жертву молоху абстрактной эффективности.

Ростислав Ищенко: http://alternatio.org/articles/articles/item/68023-neoimperiya-rossiya-v-sovremennom-mire

галошебутены

Украинская власть как она есть.

За СМИ и Парашенку говно жрать бкдем! Эгегей! Сало уронили!