Результаты поиска по запросу «
Голая малая
»
политика песочница политоты Украина Я Ватник разная политота
Борис Рожин (Colonelcassad): «Нынешняя Украина исчезнет с политической карты»
Этот проект доказал свою полную бесперспективность и ущербность
В современном мире войны выигрываются и проигрываются не только на полях сражений, но и в кабинетах политиков, и на сетевых просторах современного интернета.
Традиционные средства массовой информации — пресса, телевидение и радио — не поспевают за потоком событий, не имеют необходимой гибкости, мобильности и, главное, лишены смелости в работе с информационными потоками. Особенно значимым это становится в моменты исторических потрясений, когда дорога каждая минута информационного простоя.
Сегодня мы беседуем с одним из самых популярных блоггеров так называемой Русской весны — Борисом Александровичем Рожиным, более известным как Сolonelcassad. Помимо блоггерской деятельности, Борис Рожин исполняет обязанности главного редактора ИАЦ «Кассад» и информационного проекта «Голос Севастополя».
Сегодня мы задаем ему вопросы об информационной войне, ситуации на Украине, Крыме, исторических перипетиях, связанных с этой проблематикой. Некоторые вопросы для Сolonelcassad присланы читателями сайта «Русская вера».
Всеми признано, что в информационном пространстве России сегодня идет настоящая борьба, связанная с обсуждением путей выхода из украинского кризиса и некоторыми другими острыми проблемами политики. Как Вы думаете, насколько весомую долю в эту борьбу вкладывают интернет-ресурсы и блоггеры? Или все решается в кулуарах и высоких кабинетах?
- Во время Крымской Весны и войны в Новороссии интернет-СМИ и независимые блоггеры сыграли очень важную роль в деле противостояния, развернутой США, машине пропаганды, обеспечив для миллионов людей возможность получать правдивую информацию о том, что происходит на Донбассе, чего не могли обеспечить ни официальные СМИ, ни тем более вражеские.
В этом плане российская политика в Крыму и на Донбассе получила широкую поддержку от гражданского общества и, прежде всего, от гражданской журналистики, которая смогла закрыть проблемы неповоротливых и бюрократизированных официальных СМИ. В этом плане российская блогосфера сделала мощный шаг вперед, став значимым фактором медийной политики страны.
Есть версия, что руководство Советского Союза отдало территорию полуострова Крым в залог, в обмен на помощь Западных стран по ленд-лизу во время Второй Мировой войны. И, не расплатившись по долгам, якобы должна была передать Крым США, но чтобы не делать этого — «перепрятала» Крым на территории УССР. Имеются ли подтверждения этой версии?
- Эта версия не соответствует действительности. На этот счет есть хороший исторический анекдот.
В феврале 1945 года в Ялте встретились Сталин, Черчилль и Рузвельт. На этой встрече решался вопрос о переделе европейских границ после грядущего уже окончания войны. Черчилль и Рузвельт предложили Сталину:
— Иосиф Виссарионович! Отдай нам Крым, а мы за это отдадим тебе таких же размеров кусок Германии.
Сталин подумал немного и со свойственным ему акцентом говорит:
— Если ви отгадаете мою загадку, то отдам вам Крим.
И показывает им три пальца левой руки: большой, средний и указательный.
— Какой из этих трех пальцев сэрэдний? — спросил Сталин.
Черчилль удивился простоте загадки и ухватился за указательный палец:
— Вот средний!
— Нэээт... , нэ угадал, — ответил Сталин.
Рузвельт посчитал, что Сталин хитрит, и надо выбирать из всех пальцев руки. Поэтому он указал на средний палец:
— Нэээт... , и ты нэ угадал, — ответил Сталин.
После чего сложил из трех пальцев кукиш и показал его Черчиллю и Рузвельту:
— Вот сэрэдний! Вот вам наш Крим!
Если же говорить серьезно, то Сталин территориями СССР не торговал, а со времени обретения всей полноты власти, в ходе политической борьбы 30-х годов, он регулярно занимался приращением территории СССР, возвращая многое из потерянного в ходе распада Российской Империи. Итогом его деятельности было создание сверхдержавы, которая, разумеется, и близко бы не допустила мысли, чтобы отдать Крым иностранному государству, положив сотни тысяч жизней в борьбе за него против фашистов.
В 90-е годы в России было совсем немного политиков, решавшихся говорить о том, что Севастополь — это русский город, что Крым должен быть воссоединен с Россией. (В те годы даже термин «Новороссия» был под негласным запретом). Среди них был бывший мэр Москвы, Юрий Лужков, или представители НБП, которые даже устраивали акции в Севастополе в поддержку российского статуса города. Можно ли сказать, что чаяния и дела этих людей (умалчиваемые, кстати, и даже сегодня) не пропали даром?
- В какой-то мере — да, их деятельность хоть и не вела напрямую к выходу Крыма из состава Украины, но в тяжелые годы принадлежности Крыма к Украине помогала поддерживать пророссийские настроения в Крыму, косвенно поддерживала легальное крыло местных сепаратистов. По сути, они закладывали свои кирпичики в фундамент нашей борьбы за воссоединение Крыма с Россией. Об этом вкладе надо помнить и ценить его.
В России об этом мало пишут, но очевидцы утверждают, что в последние 20 лет на Украине фактически была полностью переписана история. Был создан ряд мифов, например, что Одессу основала не Екатерина, а древние укры; что восстание на броненосце Потемкине было организовано украинскими казаками, которым русские офицеры не разрешали ходить в шароварах и играть на домре. Действительно ли эти и подобные им казусы входят в школьные программы, учебники ВУЗов, просветительскую и публицистическую литературу, издаваемую на Украине, или это все же преувеличение?
- Я сам учился по таким учебникам, так что подобные бредовые измышления мог наблюдать воочию. Помню утверждения вроде «Исус Христос — украинец с Прикарпатья», «первый верблюд появился на Украине», «казаки первыми придумали подводную лодку», «Сталин был украинцем», «украинцы основали Трою», «основным смыслом второй мировой войны была борьба ОУН УПА за свободу Украины». И так далее.
Это малая часть того бреда, который выливался в головы подрастающих поколений. Нынешние толпы молодежи, потерявшие морально-нравственные и исторические ориентиры, — это закономерный результат насаждения подобных бредовых и псевдонаучных измышлений. Необразованными людьми управлять проще.
Какую роль в политике на Украине сейчас играет религиозный фактор?
- Значительную, но все же второстепенную. Основные факторы — это этнический (русский — нерусский), региональный (настоящий Украинец/укроп — ватник-колорад-москаль), лингвистический (украинский язык — русский язык). Эти факторы обеспечивают неустранимый внутренний раскол Украины, о котором писали еще до государственного переворота в Киеве. Противопоставление религий, конечно же, тоже есть, но и оно носит скорее политический характер, так как преследуют тех церковников, которые завязаны на РПЦ, то есть на «москалей» и «империю Путина». В остальном же война не имеет совсем уж глубокой религиозной подоплеки.
Уже сейчас украинские власти сигнализируют представителям религиозных конфессий, имеющих отношение к России, чтобы они готовились к перерегистрации с целью изъятия в учредительных документах наименования «русская», «русский». Какова, по вашему мнению, может быть судьба религиозных конфессий, имеющих отношение к России?
- Если режим фашистской хунты удержится в Киеве, то у религиозных конфессий, ориентированных на Россию, будут нарастать (они уже есть сейчас) различные проблемы: у них будут отбирать собственность, занимать храмы. Их будут травить в СМИ, а некоторые представители этих конфессий, занимающих активную позицию, могут подвергнуться физическому насилию или даже быть убитыми.
Известно, что Румыния (и некоторые другие восточно-европейские страны) в послевоенные годы имела территориальные претензии к Украине. В 90-е годы в Придунавье и на Буковине были розданы десятки тысяч румынских паспортов, которые получали не только румыны, но и многочисленные здесь русские, молдаване, греки, евреи и другие народы. Также влиятельные политические силы в Румынии выступали против украинизации этого региона и намекали, как минимум, на его автономию. Так почему сегодня Румыния в, казалось бы, самый удобный момент никак не заявляет свою позицию?
- Происходит это потому, что, во-первых, Румыния, несмотря на свою алармистскую риторику, является крайне слабой страной, которая не может проводить агрессивную политику без согласования с Брюсселем. А, во-вторых, активизация Румынии в молдавском вопросе может привести к обострению отношений с Россией и окончательному распаду Молдавии, когда помимо Приднестровья от нее отпадет еще и Гагаузия. Поэтому Россия и, в какой-то мере, Евросоюз гарантируют заморозку конфликта на неопределенное время, а воинственная риторика Румынии так риторикой и остается.
Почему украинских правых и нацистов поддерживают европейские либералы, а европейские правые, наоборот, нередко поддерживают позицию России? Объясните этот парадокс.
- Потому что европейские либералы считают, что пособничество украинскому фашизму (хотя они его фашизмом не считают, прячась за дешевой софистикой) — это удобный способ приобщить к «европейской цивилизации» варварские Украину и Россию. При этом некоторые даже открыто признаются, что, мол, мы, конечно, понимаем, что это фашисты, но это же не все украинское общество, а если что, фашистов быстро уберут. Так они вступают на путь пособничества фашизму, становясь косвенными соучастники военных преступлений и преступлений против человечества.
Часть европейских правых поддерживают Россию потому, что они выступают против глобализации и ослабления национальных государств. Россия своими действиями объективно расшатывает глобальный миропорядок, и европейские правые видят Россию своеобразным попутчиком в деле борьбы с глобализмом и разрушением национальных государств.
Объясните еще один феномен современности. Почему самые последовательные, самые ярые антикоммунисты на Украине и на Западе решительно выступают за сохранение наследия тоталитарного коммунистического режима. В частности, за сохранение преступлений в части административного деления границ внутри СССР, сделанного большевиками, отказе в праве на реабилитацию репрессированных в СССР русскоязычных групп населения (например, казачества), а также против любой реституции дореволюционной собственности в пользу её правопреемников и наследников?
- С точки зрения СССР, никакого преступления не было. В рамках единой страны это была внутренняя перенарезка границ. Пока страна была единой, это мало кого волновало. Виноваты те, кто разрушил СССР и сделал внутренние административные границы границами «лимитрофов».
Касательно же оценок советской истории, то, как известно, в России со второй половины «нулевых» прошла, по сути, общественная реабилитация Сталина, когда около 50-60% опрашиваемых в самых разных опросах положительно оценивали Сталина и его эпоху, а в конкурсе «Имя России» Сталин лишь путем манипуляций господ-либералов не стал победителем.
Поэтому в нынешних условиях власть предпочитает занимать двойственную позицию, с одной стороны, потакая объективной оценке роли Сталина в массах, а с другой — проводя различные программы по десталинизации. Эту политику часто называют шизофренической, но на деле это обычная политическая конъюнктура и попытка усидеть на двух стульях — и сталинистам потрафить, и антисоветчиков не обидеть.
Касательно же реституции, то у моей семьи, которая жила до революции в Севастополе, был свой дом в 12 комнат, были подлинники Шишкина, Поленова, много драгоценностей. Несмотря на это, мои предки «из контрреволюционных классов» поддержали большевиков (прабабка — дочь купца, уже после свержения Николая и гибели Российской империи раздавала большевистские листовки) и принимали участие в восстановлении страны. Дом в ходе ВОВ был частично разрушен, а потом занят разведкой Черноморского Флота, а семье дали коммуналку. Драгоценности отдали в Фонд обороны страны, картины пропали в годы нацистской оккупации.
Так вот, мой дед говорил на этот счет, что время было такое и так было надо, а ведь у него был узелок на случай ареста (писали на него доносы в 30-х, но люди защитили). Потому что он благо страны ставил выше частных амбиций. Этого понимания очень не хватает сейчас, когда общество заражено потребительством. Если моя семья таким образом смогла помочь стране восстановиться после кровавой гражданской войны и в годы Великой Отечественной, то я только горжусь их выбором. Все, что можно было, Родине отдали.
Поэтому я против всяких реституций, даже если это лично мне сулит какие-то материальные выгоды, потому что общее благо и благо моей Родины я ставлю выше узкокорыстных интересов.
В ХХ веке Россия несколько раз совершала чрезвычайно великодушные поступки в отношении Германии. Советский Союз первым подал руку дружбы немецкому государству, несмотря на неисчислимые бедствия, которые принесла России немецкая армия в 1917-1918 годах. После Второй мировой войны, ставшей еще более кровопролитной для СССР, Сталин не поддержал американский план Моргентау, предусматривавший полное уничтожение Германии как государства. В 1990 году Советский Союз также не противился объединению ФРГ и ГДР и воссоединению немецкого народа, несмотря на то, что это событие стало важнейшим прецедентом, повлекшим разрушение послевоенного устройства Европы. Так почему же сегодня лидер ФРГ, госпожа Меркель, превознося воссоединение немецкого народа в 1990 году, неблагодарно отказывает России и русскому народу в таком же праве?
- Потому что это традиционные для Запада двойные стандарты, в рамках которых он и проводит свою политическую, и, я бы даже сказал, цивилизационную линию.
Если страна слаба, то о нее будут вытирать ноги, причем, чем больше уступок она будет совершать, тем более грубо с ней будут обходиться. Известный пример Горбачева, который сдал все, что только можно, а на все обещания, данные ему, Запад откровенно наплевал.
Так и здесь, Запад чувствует слабость России и требует от нее капитуляции, а когда Россия пытается апеллировать к тому, что Запад же в каком-то вопросе поступал так же, как хочет поступить Россия, ей говорят, что России не положено, потому что так сказали в Брюсселе и Вашингтоне.
Это проблема современного мироустройства, где правит балом голая сила. Слабых будут бить. Поэтому наивно ожидать, что Запад пойдет навстречу увещевания и просьбам. Лишь проявляя силу и твердость в отстаивании интересов страны и ее народа можно добиться реального суверенитета страны.
Последние 20 лет российская власть и элита ведёт диалог лишь с несколькими главными фигурами украинской политики, делая ставку то на Кучму, то на Януковича, то на Тимошенко и т. д. Почему же не велось и не ведётся осмысленной, системной работы с украинским обществом, нет партийного взаимодействия, не оказывается поддержка институтам гражданского общества, не ведётся значимая культурно-просветительская работа, русские и русскоговорящие страты общества и общины не получают никакой поддержки из России?
- Потому что считалось, что можно привязать к себе Украину экономическими методами, посадив ее на поводок экономической зависимости, что проистекало еще из фантазий Чубайса на тему «либеральной империи». Эта линия в 2014 году потерпела полную и окончательную катастрофу.
Хилые попытки поддерживать политические пророссийские партии и движения были недостаточны как по финансовым, так и по организационным соображениям. Значительная часть выделяемых средств разворовывалась еще в Москве; часть из того, что поступало на Украину, расхватывалось ушлыми «друзьями Москвы» или же «пророссийскими политиками», заинтересованными только в получении денег, в результате чего до настоящих пророссийских активистов доходили сущие крохи.
В итоге даже если, условно говоря, в Москве могли выделить на работу по укреплению дружбы России и Украины 500 000 долларов, то до конкретных получателей могло дойти 30-50 тыс., на которые потом собирался митинг на 100-200 человек с примитивной агитацией для отчета, что работа как бы проведена.
Такое преступное очковтирательство, вкупе с масштабным воровством, дополнялось отсутствием единой организации пророссийских сил. В результате ни в 2004 году, ни в 2014 году Россия не имела пророссийских сил на Украине, на которые могла бы опереться. Результат этой близорукой политики известен.
Как вам видится справедливая историческая судьба нынешней Украины и Новороссии?
- Лично мне видится так: нынешняя Украина исчезнет с политической карты и на ее территории образуется 2-3 новых государства, одним из которых будет Большая Новороссия, состоящая из 8-10 областей бывшей Украины. Сам же проект Украина доказал свою полную историческую и цивилизационную бесперспективность и ущербность. Кровавая бойня и фашистская вакханалия, которой сопровождается распад Украины, хорошо показывают, к чему приводят мертворожденные проекты без созидательного начала. Ну а Новороссии быть!
интервью укроармия терроризм Я Ватник разная политота
Вот вам сферический портрет нынешних укровоенных. От себя хочется добавить только одно, в СССР в РВСН и ВВС украинцы занимали большую часть высоких чинов. Так что отказ в звании не выглядит правдой. Статья от 17 марта, просто в связи со смертью интервьюируемого снялась необоходимость сохранять его имя в тайне. Он давно не офицер, он террорист.
********
17 марта 2014 года в журнале Expert Online был выложен репортаж Марины Ахмедовой об одной из военных баз, на которой проходили тренировку первые бойцы Национальной гвардии Украины. Там она переговорила с одним из офицеров, просивших не называть его имя. Вчера в фейсбуке Ахмедовой появилась запись, что интервьюируемый офицер был генерал-майором Кульчицким, тем самым, который погиб днем 29 мая в сбитом ополченцами вертолете Ми-8 под Славянском.
Фрагмент статьи с интервью:
*****
Мы с Андреем возвращаемся в Киев на машине, которую прислал за мной высокий военный чин. Андрей пристально смотрит на дорогу, приглаживая рукой коротко стриженные волосы и не переставая меня инструктировать.
— Не спрашивайте, как его зовут и кем он командует. Вы сами должны понимать, какое сейчас время и чем ему разговор с вами грозит. Вы можете написать, что только что были на базе «Барса», но больше ничего такого не пишите. Называйте его просто: офицер.
В кабинете офицера чувствуется пустота. Его кресло пусто. Сам он ждет меня, сидя за столиком для гостей. На столике же лежит его фуражка. Над креслом голая стена, или она кажется такой от привычки видеть в кабинетах на этом месте портреты руководителей и президентов. Сбоку от офицера садится Андрей и почти касается локтем его фуражки.
— Нас всех объединило одно: у нас был очень непорядочный президент, — говорит офицер, этим вступлением объясняя то, что сидит за одним столом с Андреем. — Тупой, необразованный зэк. У вас президент тоже плохой, — добавляет он. — Но он хотя бы офицер с вычищенной биографией. А у нашего биография очень нехорошая. Но когда ко мне пришли и сказали: «Выйди на баррикады и скажи, что ты уволился, кинь клич, чтоб к тебе присоединились другие офицеры», я ответил: «То есть вы хотите из меня предателя сделать? А что потом вы будете со мной делать — с таким хорошим?»
— Что такое предательство для офицера?
— Ну… видите ли… мне очень больно, когда заставляют принимать вторую или третью присягу. Я вторую присягу не принимал на Украине после того, как присягнул Советскому Союзу. Я в себе выработал такую мысль, чтобы как-то жить со всем этим. В первый раз я клялся защищать родину. Родина моя была большая, советская, но потом волею судьбы стала маленькой — Украиной. Я дал присягу народу и до сих пор ей верен. А сегодня… Хотите, я каждый день присягу буду давать? Это когда я был молодым офицером, для меня такое было невозможно.
— И кому вы хотите давать каждый день новую присягу?
— А кому хотите… Хотите — той власти. Хотите — этой. Завтра придет другая — дам другой. Главное, чтобы она не была такой, как предыдущая. Я уже давно не такой принципиальный.
— Как это?
— Как это?! Как это… Вот так это! Но… я считаю, что сейчас мне больше не надо никому присягать. Какой смысл? Я и так служу народу.
— А что вы думаете о тех военных, которые перешли на сторону России в Крыму?
— Я бы не наважився давать присягу другому государству. Зачем другому государству офицер-предатель? Чтобы выбросить его, как использованный мусор? Хотя… ну, наверное, никак я к ним не отношусь. Но вообще считаю, что это измена родине.
— Без оправданий?
— Сейчас все настолько… — он задерживает дыхание, — нечестно, — выдыхает, — что погибать ради этого, может, и не стоит? Может быть… Но хотя, если задуматься… Я долго думал над тем, как в Афгане большинство наших, чтобы не попасть в плен, стрелялись. Когда я был молодым, я думал, что так правильно. Но сейчас думаю: лучше бы сдавались.
— Вы так начали думать после того, как получили свой высокий чин?
— Да. Я сразу поставил себя на место их матерей. Сейчас мне дали в подчинение этих людей с Майдана. И у нас сразу… сильное непонимание друг друга. Они видели во мне врага изначально. Говорят: «Нам ничего от вас не надо, только дайте нам оружие, и мы поедем хоть сегодня, ляжем на границе и будем стрелять по российским танкам». Патриотизм очень высокий, — говорит он, бросив взгляд вбок, на коменданта сотен. — А я сказал: «Вы меня извините, но я не хочу быть начальником похоронной команды. Не хочу на ваших крестах рисовать трезубцы героев…
— Трезубцы небесной тысячи, — поддакивает Андрей.
— …Мне не нужен ваш героизм, если вы будете мертвыми, — продолжает офицер. — Мертвые герои никому не нужны. Моя задача — подготовить вас так, чтобы как можно больше из вас осталось в живых».
— Трудно поверить, что люди с Майдана могли принять от вас эту помощь, — говорю я, — что они стали выполнять ваши приказы. Вы их враг. И за право ненавидеть вас они, кажется, заплатили кровью?
— Я видел, что они меня ненавидят и считают врагом. Но никто ведь не знает, с какими мыслями я живу…
— С какими мыслями вы живете?
— Всю Украину объединило то, что ее президент был жуликом и обормотом. Да, мы охраняли этих жуликов… Выполнять свою работу морально было очень тяжело. Но я стоял на страже закона. Я понимал, что у нас нет одного лидера и мы стопроцентным голосованием никогда не выберем себе нового президента. Значит, другого пути не было… Нас, офицеров, вывели туда, на Грушевского — стоять в шеренге. А раз мы туда пришли, полковники не будут прятаться за солдатами, чтобы вы, журналисты, опять все перекрутили. Я скомандовал встать впереди срочников. А сам, чтобы никто ничего не бзикал, вообще вышел вперед. Мне позвонили друзья: «Это ты там стоишь?» — «Я. А это вы колеса там подкатываете?» — «Мы». — «Слышь, убери вправо немножко, чтобы дым на нас не шел».
— Вы уж меня простите… но сейчас все так говорят. А чтобы вы говорили, не поменяйся власть?
— Очень сложно мне самому понять, что бы я говорил… Вы сейчас напишете, что я сказал, и для меня это будет полный звиздец. Вы можете всего этого не писать? Я вам рассказал правду, но вы же сами знаете, какая она — правда.
— Ни у кого уже нет сомнений, что в Крыму проголосуют за присоединение к России. Это может послужить толчком к началу войны? — спрашиваю я, и Андрей дергается.
— Вы не можете задавать такие вопросы военному, — говорит он. — Он может только выполнять команды главнокомандующего.
— Мы же все понимаем, — нехотя произносит офицер, — что ваш президент безбашенный. Ваш президент плохой. Вы согласны?
— Она этого не скажет, — останавливает его Андрей. — Она уже заявила на базе «Барса», что у нее принцип — не ругать свою страну в нашем присутствии.
— А мы, значит, можем своего ругать? — с осуждением смотрит на меня офицер. — Вы боитесь Путина.
— Пусть будет так, — отвечаю я.
— Скажите правду, если хотите, чтобы мы были с вами откровенны, — настаивает офицер.
— Правда в том, что вас здесь, вооруженных мужчин, много, а я среди вас женщина, и я одна. Легче всего сейчас сказать, что наш президент плохой, чтобы сделать вам приятно и расположить к себе. Но я считаю, что подобная критика возможна только внутри страны. Там меня не затруднит сказать, что я думаю о Путине. Но не здесь и не сейчас.
— Мне нравится эта позиция, — соглашается офицер. — Тогда говорим дальше… У Путина сейчас высокий рейтинг за счет того, что он поднял армию. Армия ему сейчас создает имидж. Но скоро у вашего президента рейтинг упадет очень сильно. Украинцы — хорошие воины. Трудно сказать, какую тактику мы выберем. На войне любая хороша. Лишь бы наши солдаты оставались живы, а ваши погибали. На дуэли мы драться точно не собираемся, но мы будем мочить вас в сортирах. И на вашей территории тоже. В ход будут пущены все средства. Будут рваться ваши вокзалы. А что вы на меня так смотрите? Не надо на меня так смотреть. А вы зачем к нам пришли? Путин эту войну не выиграет, и он это поймет, как только начнет вести военные действия. И мне все равно будет, кого из вас убивать: мирное население, немирное. Почему я должен вас жалеть? А вы не хотите маму мою пожалеть?
— Что может стать поводом для начала боевых действий с вашей стороны? Присоединение Крыма к России, например?
— Он не может отвечать на этот вопрос, — снова дергается Андрей. — Кто будет объявлять результаты референдума? Там распущен парламент.
— Я военный человек, — говорит офицер. — И если завтра надо будет воевать, я буду воевать. Если вы думаете, что русский сапог будет ходить по Украине, то… он не будет ходить. Если вы вдруг посчитаете Крым российским, я не исключаю, что там начнется подпольная террористическая деятельность. Я не верю в то, что нас будут спасать Америка, Европа или Англия, — они, напротив, сделают все, чтобы мы между собой воевали. Просто я не понимаю Путина… Почему он такой баран? Почему вместо того, чтобы укреплять отношения с Украиной, он пытается поставить нас на роль меньшего брата? Он считает, что, унизив украинский народ, он может стать великим самодержцем… Слухаю, товариш главнокомандуючий, — поднимает он тонко завибрировавшую телефонную трубку. Из нее отчетливо слышен голос. Офицер показывает мне руками — закрыть уши. Я закрываю уши.
— Я наблюдала за бойцами сотни, — говорю я, когда он кладет трубку на стол. — Они недисциплинированны, и они не перестали вас ненавидеть. Вы думаете, что сумеете воспитать из них настоящих солдат?
— Я сам, когда пришел двадцать лет назад в армию, был нахрапистым и… — начинает Андрей.
— Вы не приходили в армию с Майдана, — останавливаю я его. — А бойцы сотни считают, что они свергли режим.
— Я сделаю все, чтобы они стали хорошими солдатами, — говорит офицер и придвигается ко мне. Ставит локти на стол и не мигая смотрит мне в глаза. — Я уже показывал им, как вас надо убивать. Я уже сказал им: «Ребята, так воевать нельзя. Москали вас всех передушат». У нас будет много героев, но не посмертных. И я благодарен Советскому Союзу, что он научил меня военному делу. Я был хорошим советским офицером. А опыт в Афганистане показывает: это они с Майдана герои, но в условиях реальной войны это беспомощные дети. Они сразу будут липнуть к командиру, который будет четко и уверенно отдавать им команды.
— О чем вы говорите? Вы же видели этих людей, три месяца отстоявших на Майдане. Они изможденные и истощенные, — не сдаюсь я.
— Они только что прошли медкомиссию! — говорит Андрей.
— А Матросов был сильным?.. Послушайте меня… Я родом из тех мест, где до пятьдесят шестого воевали. Мой дедушка отсидел восемь лет, — офицер берет со стола ручку, рисует в открытом блокноте восьмерку, обводит ее много раз и дырявит. — А другой дедушка дошел до Берлина. А я всю жизнь думаю: кто из них был прав?
— А все были правы, — говорит Андрей, — и тот и другой. Время было такое…
— Сердце офицера какое? — спрашиваю я.
— Твердое, — отвечает офицер.
— У нас был Беслан, — говорю я, — у нас была масса других терактов. Террор — это черное зло. Объясните мне, как вы, бывший советский офицер, можете сейчас сидеть вот так, смотреть мне в глаза и оправдывать терроризм?
Офицер моргает, опуская на глаза светлые ресницы. Когда он их открывает, они из серых становятся синими.
— А что мне делать, скажите вы мне? Я вас не должен убивать, потому что вы — что?
— Люди.
— А мы?
— И вы.
— Ну так скажите своему Путину, пусть выстраивает с нами дружеские отношения. А иначе мы будем отравлять вам колодцы. Мы насыплем вам какую-нибудь гадость в водопровод. Мы будем истреблять вас в сортирах. Я буду делать это. Я буду хладнокровно вас убивать. Я буду посылать бойцов, я сам не пойду. Вы же нечестно себя ведете. Когда вы говорите, что отдали нам Крым, вы же умалчиваете, что взамен получили Белгородскую область.
— Я поняла, зачем вы меня позвали. Вы хотите через меня донести это послание до России. Так ведь? — спрашиваю я.
— Так, вы догадались. Да, я хочу, чтобы вы нас боялись.
— Но проблема в том, что вы не внушаете страха. Я знаю, что ничего этого вы делать не будете, — говорю я, вставая.
— Сядьте!.. Посидите еще. Давайте поговорим. Хм… Большинство офицеров помешаны на своей службе. В девяносто втором я вернулся на Украину. Я не хотел уезжать, я правда был хорошим офицером. Меня трижды посылали на получение досрочного звания, и трижды мне отказывали. Знаете почему? — он щелкает колпачком ручки. — Потому что я украинец.
— Это сильно отразилось на вашем сердце?
— Конечно же… А потом мне посоветовали: ты поставь две бутылки коньяка, а мы напишем, что ты русский, и через две недели у тебя уже будет звание. А знаете, сколько стоили две бутылки коньяка? Двадцать рублей. А знаете, какая у меня была зарплата? Пятьсот рублей.
— Вы согласились, чтобы написали: вы русский?
— Не-е-ет… Меня спросили: «Чего ты хочешь?» Я ответил: «Я хочу домой. Туда, где мне будут присваивать звания». Я вернулся. Моя зарплата была двадцать семь долларов. Наступило лето, а у жены вообще не было летней одежды. Мы пошли на рынок, она выбрала себе шелковую блузку, и мне тоже она понравилась. Я отдал всю… всю свою зарплату, — он снимает локти со стола и отодвигается от меня, прикрыв глаза. — Она шла сначала молча, потом как заревет. «Ты чего?» — «А как мы жить будем?» …Мне сейчас звонят мои… русские офицеры: «Ну, что вы там собираетесь делать?» — «Да мочить вас собираемся!» Смеются: «Ну, ты, брат, даешь!»
*****
********
17 марта 2014 года в журнале Expert Online был выложен репортаж Марины Ахмедовой об одной из военных баз, на которой проходили тренировку первые бойцы Национальной гвардии Украины. Там она переговорила с одним из офицеров, просивших не называть его имя. Вчера в фейсбуке Ахмедовой появилась запись, что интервьюируемый офицер был генерал-майором Кульчицким, тем самым, который погиб днем 29 мая в сбитом ополченцами вертолете Ми-8 под Славянском.
Фрагмент статьи с интервью:
*****
Мы с Андреем возвращаемся в Киев на машине, которую прислал за мной высокий военный чин. Андрей пристально смотрит на дорогу, приглаживая рукой коротко стриженные волосы и не переставая меня инструктировать.
— Не спрашивайте, как его зовут и кем он командует. Вы сами должны понимать, какое сейчас время и чем ему разговор с вами грозит. Вы можете написать, что только что были на базе «Барса», но больше ничего такого не пишите. Называйте его просто: офицер.
В кабинете офицера чувствуется пустота. Его кресло пусто. Сам он ждет меня, сидя за столиком для гостей. На столике же лежит его фуражка. Над креслом голая стена, или она кажется такой от привычки видеть в кабинетах на этом месте портреты руководителей и президентов. Сбоку от офицера садится Андрей и почти касается локтем его фуражки.
— Нас всех объединило одно: у нас был очень непорядочный президент, — говорит офицер, этим вступлением объясняя то, что сидит за одним столом с Андреем. — Тупой, необразованный зэк. У вас президент тоже плохой, — добавляет он. — Но он хотя бы офицер с вычищенной биографией. А у нашего биография очень нехорошая. Но когда ко мне пришли и сказали: «Выйди на баррикады и скажи, что ты уволился, кинь клич, чтоб к тебе присоединились другие офицеры», я ответил: «То есть вы хотите из меня предателя сделать? А что потом вы будете со мной делать — с таким хорошим?»
— Что такое предательство для офицера?
— Ну… видите ли… мне очень больно, когда заставляют принимать вторую или третью присягу. Я вторую присягу не принимал на Украине после того, как присягнул Советскому Союзу. Я в себе выработал такую мысль, чтобы как-то жить со всем этим. В первый раз я клялся защищать родину. Родина моя была большая, советская, но потом волею судьбы стала маленькой — Украиной. Я дал присягу народу и до сих пор ей верен. А сегодня… Хотите, я каждый день присягу буду давать? Это когда я был молодым офицером, для меня такое было невозможно.
— И кому вы хотите давать каждый день новую присягу?
— А кому хотите… Хотите — той власти. Хотите — этой. Завтра придет другая — дам другой. Главное, чтобы она не была такой, как предыдущая. Я уже давно не такой принципиальный.
— Как это?
— Как это?! Как это… Вот так это! Но… я считаю, что сейчас мне больше не надо никому присягать. Какой смысл? Я и так служу народу.
— А что вы думаете о тех военных, которые перешли на сторону России в Крыму?
— Я бы не наважився давать присягу другому государству. Зачем другому государству офицер-предатель? Чтобы выбросить его, как использованный мусор? Хотя… ну, наверное, никак я к ним не отношусь. Но вообще считаю, что это измена родине.
— Без оправданий?
— Сейчас все настолько… — он задерживает дыхание, — нечестно, — выдыхает, — что погибать ради этого, может, и не стоит? Может быть… Но хотя, если задуматься… Я долго думал над тем, как в Афгане большинство наших, чтобы не попасть в плен, стрелялись. Когда я был молодым, я думал, что так правильно. Но сейчас думаю: лучше бы сдавались.
— Вы так начали думать после того, как получили свой высокий чин?
— Да. Я сразу поставил себя на место их матерей. Сейчас мне дали в подчинение этих людей с Майдана. И у нас сразу… сильное непонимание друг друга. Они видели во мне врага изначально. Говорят: «Нам ничего от вас не надо, только дайте нам оружие, и мы поедем хоть сегодня, ляжем на границе и будем стрелять по российским танкам». Патриотизм очень высокий, — говорит он, бросив взгляд вбок, на коменданта сотен. — А я сказал: «Вы меня извините, но я не хочу быть начальником похоронной команды. Не хочу на ваших крестах рисовать трезубцы героев…
— Трезубцы небесной тысячи, — поддакивает Андрей.
— …Мне не нужен ваш героизм, если вы будете мертвыми, — продолжает офицер. — Мертвые герои никому не нужны. Моя задача — подготовить вас так, чтобы как можно больше из вас осталось в живых».
— Трудно поверить, что люди с Майдана могли принять от вас эту помощь, — говорю я, — что они стали выполнять ваши приказы. Вы их враг. И за право ненавидеть вас они, кажется, заплатили кровью?
— Я видел, что они меня ненавидят и считают врагом. Но никто ведь не знает, с какими мыслями я живу…
— С какими мыслями вы живете?
— Всю Украину объединило то, что ее президент был жуликом и обормотом. Да, мы охраняли этих жуликов… Выполнять свою работу морально было очень тяжело. Но я стоял на страже закона. Я понимал, что у нас нет одного лидера и мы стопроцентным голосованием никогда не выберем себе нового президента. Значит, другого пути не было… Нас, офицеров, вывели туда, на Грушевского — стоять в шеренге. А раз мы туда пришли, полковники не будут прятаться за солдатами, чтобы вы, журналисты, опять все перекрутили. Я скомандовал встать впереди срочников. А сам, чтобы никто ничего не бзикал, вообще вышел вперед. Мне позвонили друзья: «Это ты там стоишь?» — «Я. А это вы колеса там подкатываете?» — «Мы». — «Слышь, убери вправо немножко, чтобы дым на нас не шел».
— Вы уж меня простите… но сейчас все так говорят. А чтобы вы говорили, не поменяйся власть?
— Очень сложно мне самому понять, что бы я говорил… Вы сейчас напишете, что я сказал, и для меня это будет полный звиздец. Вы можете всего этого не писать? Я вам рассказал правду, но вы же сами знаете, какая она — правда.
— Ни у кого уже нет сомнений, что в Крыму проголосуют за присоединение к России. Это может послужить толчком к началу войны? — спрашиваю я, и Андрей дергается.
— Вы не можете задавать такие вопросы военному, — говорит он. — Он может только выполнять команды главнокомандующего.
— Мы же все понимаем, — нехотя произносит офицер, — что ваш президент безбашенный. Ваш президент плохой. Вы согласны?
— Она этого не скажет, — останавливает его Андрей. — Она уже заявила на базе «Барса», что у нее принцип — не ругать свою страну в нашем присутствии.
— А мы, значит, можем своего ругать? — с осуждением смотрит на меня офицер. — Вы боитесь Путина.
— Пусть будет так, — отвечаю я.
— Скажите правду, если хотите, чтобы мы были с вами откровенны, — настаивает офицер.
— Правда в том, что вас здесь, вооруженных мужчин, много, а я среди вас женщина, и я одна. Легче всего сейчас сказать, что наш президент плохой, чтобы сделать вам приятно и расположить к себе. Но я считаю, что подобная критика возможна только внутри страны. Там меня не затруднит сказать, что я думаю о Путине. Но не здесь и не сейчас.
— Мне нравится эта позиция, — соглашается офицер. — Тогда говорим дальше… У Путина сейчас высокий рейтинг за счет того, что он поднял армию. Армия ему сейчас создает имидж. Но скоро у вашего президента рейтинг упадет очень сильно. Украинцы — хорошие воины. Трудно сказать, какую тактику мы выберем. На войне любая хороша. Лишь бы наши солдаты оставались живы, а ваши погибали. На дуэли мы драться точно не собираемся, но мы будем мочить вас в сортирах. И на вашей территории тоже. В ход будут пущены все средства. Будут рваться ваши вокзалы. А что вы на меня так смотрите? Не надо на меня так смотреть. А вы зачем к нам пришли? Путин эту войну не выиграет, и он это поймет, как только начнет вести военные действия. И мне все равно будет, кого из вас убивать: мирное население, немирное. Почему я должен вас жалеть? А вы не хотите маму мою пожалеть?
— Что может стать поводом для начала боевых действий с вашей стороны? Присоединение Крыма к России, например?
— Он не может отвечать на этот вопрос, — снова дергается Андрей. — Кто будет объявлять результаты референдума? Там распущен парламент.
— Я военный человек, — говорит офицер. — И если завтра надо будет воевать, я буду воевать. Если вы думаете, что русский сапог будет ходить по Украине, то… он не будет ходить. Если вы вдруг посчитаете Крым российским, я не исключаю, что там начнется подпольная террористическая деятельность. Я не верю в то, что нас будут спасать Америка, Европа или Англия, — они, напротив, сделают все, чтобы мы между собой воевали. Просто я не понимаю Путина… Почему он такой баран? Почему вместо того, чтобы укреплять отношения с Украиной, он пытается поставить нас на роль меньшего брата? Он считает, что, унизив украинский народ, он может стать великим самодержцем… Слухаю, товариш главнокомандуючий, — поднимает он тонко завибрировавшую телефонную трубку. Из нее отчетливо слышен голос. Офицер показывает мне руками — закрыть уши. Я закрываю уши.
— Я наблюдала за бойцами сотни, — говорю я, когда он кладет трубку на стол. — Они недисциплинированны, и они не перестали вас ненавидеть. Вы думаете, что сумеете воспитать из них настоящих солдат?
— Я сам, когда пришел двадцать лет назад в армию, был нахрапистым и… — начинает Андрей.
— Вы не приходили в армию с Майдана, — останавливаю я его. — А бойцы сотни считают, что они свергли режим.
— Я сделаю все, чтобы они стали хорошими солдатами, — говорит офицер и придвигается ко мне. Ставит локти на стол и не мигая смотрит мне в глаза. — Я уже показывал им, как вас надо убивать. Я уже сказал им: «Ребята, так воевать нельзя. Москали вас всех передушат». У нас будет много героев, но не посмертных. И я благодарен Советскому Союзу, что он научил меня военному делу. Я был хорошим советским офицером. А опыт в Афганистане показывает: это они с Майдана герои, но в условиях реальной войны это беспомощные дети. Они сразу будут липнуть к командиру, который будет четко и уверенно отдавать им команды.
— О чем вы говорите? Вы же видели этих людей, три месяца отстоявших на Майдане. Они изможденные и истощенные, — не сдаюсь я.
— Они только что прошли медкомиссию! — говорит Андрей.
— А Матросов был сильным?.. Послушайте меня… Я родом из тех мест, где до пятьдесят шестого воевали. Мой дедушка отсидел восемь лет, — офицер берет со стола ручку, рисует в открытом блокноте восьмерку, обводит ее много раз и дырявит. — А другой дедушка дошел до Берлина. А я всю жизнь думаю: кто из них был прав?
— А все были правы, — говорит Андрей, — и тот и другой. Время было такое…
— Сердце офицера какое? — спрашиваю я.
— Твердое, — отвечает офицер.
— У нас был Беслан, — говорю я, — у нас была масса других терактов. Террор — это черное зло. Объясните мне, как вы, бывший советский офицер, можете сейчас сидеть вот так, смотреть мне в глаза и оправдывать терроризм?
Офицер моргает, опуская на глаза светлые ресницы. Когда он их открывает, они из серых становятся синими.
— А что мне делать, скажите вы мне? Я вас не должен убивать, потому что вы — что?
— Люди.
— А мы?
— И вы.
— Ну так скажите своему Путину, пусть выстраивает с нами дружеские отношения. А иначе мы будем отравлять вам колодцы. Мы насыплем вам какую-нибудь гадость в водопровод. Мы будем истреблять вас в сортирах. Я буду делать это. Я буду хладнокровно вас убивать. Я буду посылать бойцов, я сам не пойду. Вы же нечестно себя ведете. Когда вы говорите, что отдали нам Крым, вы же умалчиваете, что взамен получили Белгородскую область.
— Я поняла, зачем вы меня позвали. Вы хотите через меня донести это послание до России. Так ведь? — спрашиваю я.
— Так, вы догадались. Да, я хочу, чтобы вы нас боялись.
— Но проблема в том, что вы не внушаете страха. Я знаю, что ничего этого вы делать не будете, — говорю я, вставая.
— Сядьте!.. Посидите еще. Давайте поговорим. Хм… Большинство офицеров помешаны на своей службе. В девяносто втором я вернулся на Украину. Я не хотел уезжать, я правда был хорошим офицером. Меня трижды посылали на получение досрочного звания, и трижды мне отказывали. Знаете почему? — он щелкает колпачком ручки. — Потому что я украинец.
— Это сильно отразилось на вашем сердце?
— Конечно же… А потом мне посоветовали: ты поставь две бутылки коньяка, а мы напишем, что ты русский, и через две недели у тебя уже будет звание. А знаете, сколько стоили две бутылки коньяка? Двадцать рублей. А знаете, какая у меня была зарплата? Пятьсот рублей.
— Вы согласились, чтобы написали: вы русский?
— Не-е-ет… Меня спросили: «Чего ты хочешь?» Я ответил: «Я хочу домой. Туда, где мне будут присваивать звания». Я вернулся. Моя зарплата была двадцать семь долларов. Наступило лето, а у жены вообще не было летней одежды. Мы пошли на рынок, она выбрала себе шелковую блузку, и мне тоже она понравилась. Я отдал всю… всю свою зарплату, — он снимает локти со стола и отодвигается от меня, прикрыв глаза. — Она шла сначала молча, потом как заревет. «Ты чего?» — «А как мы жить будем?» …Мне сейчас звонят мои… русские офицеры: «Ну, что вы там собираетесь делать?» — «Да мочить вас собираемся!» Смеются: «Ну, ты, брат, даешь!»
*****
Украина хунта охуели Я Ватник разная политота
Прошла инфа, что по Семеновке хунтари отработали белым фосфором. Что это за боеприпасы на видео, кто знает?
фэндомы Ватные вести Сирия Я Ватник разная политота
СМИ: потеря Пальмиры стала крупнейшим поражением ИГ, но Лондон решил ее не замечать
По-настоящему борьбу с террористами из ИГ сейчас ведут войска президента Сирии Башара Асада и российская авиация, считает обозреватель газеты IndependentЛОНДОН, 28 марта. /Корр. ТАСС Илья Дмитрячев/. Освобождение сирийского города Пальмира силами армии Сирии при поддержке российской авиации стало крупнейшим поражением для террористической организации "Исламское государство" (ИГ, запрещена в РФ) за более чем два года.
Однако официальный Лондон, постоянно заявляющий о необходимости бороться с экстремистами из ИГ, предпочел не замечать этой победы. Внимание на это обратил обозреватель британской газеты Independent Роберт Фиск. Он полагает, что по-настоящему борьбу с террористами из ИГ сейчас ведут войска президента Сирии Башара Асада и российская авиация, но их новые успехи также имеют все шансы стать фигурой умолчания западных политиков.
"Крупнейшее военное поражение, которое ИГ потерпела за более, чем два года. Пальмира, римский город царицы Зенобии, отбит. А мы молчим. Да, ребята, плохие парни победили, не так ли? Иначе сейчас мы праздновали бы. Разве не так?" - задается журналист вопросом в статье, опубликованной в воскресенье в электронной версии издания.
"Крупнейшее военное поражение, которое ИГ потерпела за более, чем два года. Пальмира, римский город царицы Зенобии, отбит. А мы молчим. Да, ребята, плохие парни победили, не так ли? Иначе сейчас мы праздновали бы. Разве не так?" - задается журналист вопросом в статье, опубликованной в воскресенье в электронной версии издания.
Фиск пишет, что спустя менее чем через неделю после терактов в Брюсселе, ответственность за которые на себя взяла ИГ, вместо того, чтобы радоваться успеху в борьбе против террористов, из Лондона и Вашингтона не следует никакой реакции. "Господа Обама и Кэмерон молчат как могила, в которую ИГ отправила стольких своих жертв… Сирийская армия при поддержке, конечно, русских выбивает клоунов ИГ из города, а мы не можем даже решиться на то, чтобы выдавить из себя: "Хорошая работа", - пишет корреспондент.
"Когда Пальмира пала в прошлом году, мы предсказали, что падет и Башар Асад. И мы умолчали и не ответили на главный вопрос сирийской армии: если американцы так ненавидят ИГ, чего же они тогда не атакуют конвои со смертниками, которые прорываются через позиции сирийской армии по линии фронта? Почему они не атаковали ИГ?" - замечает Фиск.
При этом прославленный журналист, семь раз признававшийся лучшим британским корреспондентом, работающим за рубежом, замечает, что Москва заняла в этом вопросе намного более активную позицию. "Так что, в конце концов, убийц ИГ из Пальмиры выгнала сирийская армия, их приятели из ливанской "Хезболлы" и иранцы с русскими", - говорится в статье. В этой связи Фиск полагает, что реакция на любые успехи сирийской армии и их союзников со стороны официального Лондона будет точно такой же - молчание. "И они могут - да упаси нас господи от такого успеха - даже атаковать сирийскую "столицу" ИГ Ракку, - с иронией продолжает обозреватель. - Я много раз писал, что будущее Сирии определит сирийская армия. Если она вернет себе Ракку и Дейр-эз-Зор, я уверяю вас, мы опять будем молчать".
http://tass.ru/mezhdunarodnaya-panorama/3155246
http://www.independent.co.uk/voices/why-is-david-cameron-so-silent-on-the-recapture-of-palmyra-from-the-clutches-of-isis-a6955406.html
