Путин и Одесса: пробует, хвалит, но не берёт / Я Ватник (# я ватник, ) :: разная политота :: Ватная АНАЛитика :: фэндомы

В частности, на Валдае он ушёл от прямого ответа на вопрос, чья виза понадобится через два года для посещения Одессы — русская или украинская. Путин рассыпался в комплиментах Одессе, напомнил, что её основала Екатерина II, отметил, что город может быть как яблоком раздора, так и символом разрешения конфликта (это можно о чём угодно сказать), но судьбу Одессы оставил за кадром.

В принципе, это понятно. Мы не знаем, удастся ли американцам затолкнуть в войну с Россией своих восточноевропейских вассалов, но обстановка в Румынии тревожная. Сенатор просит президента не совершать непоправимую ошибку, имея в виду вооружённое участие Бухареста в украинском кризисе, американцы разворачивают на территории страны дополнительные соединения (что должно придать Румынии смелости). Севернее готовятся к нападению на Белоруссию Польша и Прибалтика. В общем, никто не может сказать с кем, как и когда придётся (если придётся) делить Украину, останется ли от неё хоть что-то и если останется, то что именно.

В то же время одесская осторожность ставит под вопрос слова Путина о том, что мы — единый народ. Ибо если единый, и Одесса — русский город, то публичная заявка на его освобождение должна быть сделана. Она никак не уменьшит для России возможность дипломатического манёвра.

Иван III в конце XV века заявил претензии на всё наследие Рюриковичей (до Перемышля, Львова и Белостока), но по итогам военных действий удовлетворился отнятием у Литвы и присоединением к Русскому государству Чернигова, Новгород-Северского, Стародуба, Гомеля, Брянска, Торопца, Мценска и Дрогобужа. Смоленск взять не смогли и он остался за Литвой, как и ещё 2/3 русских земель, большую часть которых удалось вернуть только в конце XVIII века, стараниями прусского короля Фридриха II Великого, ибо русская императрица Екатерина II Великая делить ослабевшую и зависимую от России Речь Посполитую не хотела.

То есть, как видим, заявление программы не означает немедленной её реализации. Всё зависит от конкретных возможностей.

Уверен, что Путину известно насколько на самом деле мало осталось на Украине людей, всё ещё согласных с тем, что мы один народ, и ждущих Россию. Пример деятельности террористического подполья в Херсонской и Запорожской областях, о которой он тоже осведомлён, свидетельствует о том, насколько тяжёлыми и длительными будут денацификация и пацификация. Не проведение референдумов о присоединении к России (там-то проголосуют как надо), а именно замирение части враждебно настроенного населения, которое никак не отличишь от «единого народа», но которое на деле считает себя «порабощённой нацией» (независимо от того, что оно говорит в камеру российского телевидения).

Почему же Путин, зная всё это и не предвосхищая воссоединение даже такого города, как Одесса (основанного русской императрицей, никогда не бывшего украинским и лежащим к линии фронта ближе всех остальных областных центров, кроме Николаева и Запорожья), продолжает выдвигать тезис о едином народе? Раньше он ещё говорил о трагедии русских, как самого большого в мире разделённого народа, но сейчас перестал, так как большинство русских уже переехало в Россию, а оставшиеся за её пределами постепенно либо ассимилируются титульными народами своих государств, либо становятся украинцами или белорусами (бывшими русскими, но уже русскими себя не ощущающими, независимо от отношения к России).

Во время Гражданской войны в России начала ХХ века противоборствующие стороны именовали друг друга красными и белыми, петлюровцами и махновцами, но не хохлами и кацапами. Даже в Средней Азии воевали не с таджиками и узбеками, а с басмачами. То есть враг определялся не по этнической, а по идеологической составляющей. А вот внешний агрессор, даже если он ещё вчера был в составе империи, именовался по идеолого-этническому обозначению (белополяки, белофинны).

Сегодня ВСУ воюют против «москалей», украинские банки сообщают «кацапів не обслуговуємо», а российские СМИ, цитируя военных и военкоров, в сводках с фронта пишут «хохол пошёл в наступление, но прорваться не смог». Хотят стороны или не хотят, но идентифицируют они врага как иноэтническую силу. Отсюда и в российском обществе, и во власти постоянные сомнения по поводу того, какие украинские территории стоит присоединять к России и стоит ли присоединять хоть какие-то.

Напомню, что на первом этапе СВО, российская власть рассчитывала, что граждане Украины при помощи российских войск просто нейтрализуют немногочисленных бандеровцев и изберут новую власть, которая будет нормально сотрудничать с Москвой экономически и станет выдерживать политический нейтралитет. Территории не собирались присоединять вовсе. Вопрос о присоединении возник тогда, когда появилась необходимость показать населению занятых территорий какую-то перспективу. Иначе оно в массе своей, опасаясь, что его вернут Украине, игнорировало призывы российской власти к сотрудничеству.

Таким образом, СВО началась как операция по освобождению «единого народа» от угнетения бандеровским меньшинством. Когда же выяснилось, что народ уже не совсем единый, а то и вовсе не единый, менять идейное обоснование операции было поздно. Нельзя же заявить всему миру: «Извините, мы ошиблись, освобождаться от бандеровщины украинцы не хотят, поэтому теперь мы воюем не за освобождение "братьев", а за обеспечение своей безопасности». Поэтому тезис о «едином народе» сохраняется в качестве основы идейного обоснования СВО, но тезис о безопасности и о войне с Западом, в которой Украина лишь инструмент, давно вышел на первое место.

И это правильно, поскольку именно последний тезис корректно описывает причины и цели СВО, а также объясняет, почему освободительный поход так затянулся (в 1939 году на освобождение западных Украины и Белоруссии хватило двух недель, поскольку тогда там действительно жил единый народ, угнетённый поляками).

Рискну, однако, предположить, что тезис о «едином народе» используется российской властью не только как рецидив прошлого, но и как программа будущего.

Мы не знаем, какое количество территорий бывшей Украины войдёт в состав России, но думаю, что уже обозначенные области — не последнее территориальное приобретение. Скорее всего, везде пройдут референдумы, и везде они дадут результат в диапазоне от 75%, до 99% за. Если поручить дело бывшим украинским чиновником, они бы и 120% организовали и математически обосновали возможность подобного результата.

Но все прекрасно понимают, что миллион или больше фронтовиков, которые только что воевали с Россией за независимость и несколько миллионов членов их семей, Россию в один момент не полюбят. Причём если политики, большая часть бизнеса и представители культурной элиты в большинстве своём эмигрируют, то призванным в армию от сохи крестьянам и представителям маргинальных слоёв городского населения (включая давно потерявших работу сотрудников промышленных предприятий), а они-то и составляют большинство в ВСУ, бежать некуда и незачем. Они останутся.

«Единый народ» вернётся. Не знаю, сколько на Украине останется населения после войны. Если миллионов 15 (без Галиции) останется будет уже хорошо. Рождаемость на Украине низкая и падает дальше, смертность высокая и растёт. После присоединения территорий к России, сразу эти тенденции не изменятся, так что следующие три поколения на протяжении 50 лет дадут примерно такую же численность детей и внуков.

Нам предстоит воспитать с пелёнок (или с дошкольного возраста) всего 15−20 миллионов человек за пятьдесят лет. К тому же население будет перемешиваться. Уже сейчас стройки на Украине ведутся руками российских строителей, а местное население перебирается от нищеты в Россию.

Через полвека мы все будем опять русскими. Так что «единый народ» на Украине когда-то был и когда-то будет. В этом смысле термин Путина справедлив. Это только сейчас такой неудачный период, когда «единого народа» нет.

Но надо иметь в виду, что «единый народ» может восстановиться только нашими усилиями и только на территориях, которые будут присоединены к России. Те, кто останется за пределами наших границ в тех же трёх поколениях станут поляками, румынами, венграми, немцами — кем угодно (может, даже в качестве реликтовых украинцев где-то в горах над Черемошем уцелеют), но только не «единым народом».