Очень хрупкий мир. Пакистанский кризис в глобальном контексте
Пакистан нанёс ответные авиационные и ракетные удары по иранскому Белуджистану после того, как Иран накануне ударил по пакистанскому Белуджистану. В обоих случаях официальная мотивировка была одинаковой – уничтожение террористов
В принципе, ничего необычного в этом не было бы. На Ближнем Востоке едва ли не все периодически наносят удары по абстрактным террористам на чужой территории.
За последние пять лет, не считая мелких приграничных инцидентов, Пакистан наносил авиаудары по индийской и дважды по афганской территории, сам Иран также имел вооруженный конфликт на афганской границе. По иранским прокси в Сирии и Ливане регулярно наносит удары Израиль. Они платят еврейскому государству взаимностью. По хуситам в Йемене (кстати, союзником Ирана) кто только ни пытался наносить удары.
Тем не менее, проблема есть – и она существенна.
Дело в том, что Иран серьёзно связан конфронтацией с Израилем, а Пакистан не менее серьёзно увяз в более чем полувековом конфликте с Индией. Поэтому они всегда пытались поддерживать пусть не дружественные, но стабильные отношения на ирано-пакистанской границе: второй фронт с сильной региональной державой был ни к чему как Тегерану, так и Исламабаду.
Он и сейчас ни к чему как одним, так и другим. Если Иран рискнул ударом по пустынной пакистанской провинции, это может быть объяснено тем, что в последнее время Пакистан стал отходить от союза с Китаем (который одновременно является партнёром Ирана) и возвращаться в сферу влияния США.
Учитывая американскую привычку использовать территорию своих союзников для провокаций против сопредельных государств (причём втайне от самих союзников), высока вероятность того, что своим ударом Иран стремился предотвратить более серьёзную и далеко идущую провокацию, подготовленную Вашингтоном на пакистанской территории. При этом, поскольку США зачастую работают со спецслужбами младших партнёров напрямую, в обход национальных правительств, не исключено также, что обращение к пакистанским властям по официальным каналам не только не улучшило бы, но ухудшило ситуацию.
Развитие событий после иранского удара не предвещало сползания ситуации в кризис. Пакистан первоначально отреагировал жёстко, но сдержано. Китай, который, хоть и уступил США доминирующие позиции в Пакистане, всё ещё сохраняет серьёзное влияние на Исламабад, официально и публично обратился к Пакистану с просьбой проявить сдержанность.
17 января премьер Пакистана встретился с представителями Ирана, получил исчерпывающие объяснения и выступил с заявлением, из которого следовало, что Исламабад готов придать инцидент забвению, но просит в дальнейшем информировать его о деятельности террористических организаций на суверенной пакистанской территории, прежде, чем применять к ним меры военного характера. Казалось, что инцидент исчерпан и дальнейшего нагнетания напряжённости в двусторонних отношениях удастся избежать.
Однако не прошло и суток, как Пакистан нанёс ответный удар. Причём премьер Пакистана, в это время находившийся на форуме в Давосе, был вынужден прервать свой визит и срочно вылететь домой, что косвенно свидетельствует о неинформированности премьера о намерении нанести ответный удар. То есть, у пакистанских властей нет единой позиции по вопросу о том, как следует реагировать на инцидент и пока непонятно какие силы (кроме спецслужб) противостоят премьеру, а также чей подход возобладает.
Таким образом, помимо ирано-пакистанского кризиса, получившего второе дыхание, в Пакистане наметился ещё и внутриполитический кризис.
Полагаю, что после того, как правительство фактически согласилось с китайской просьбой о сдержанной реакции, резко изменить ситуацию противники миротворческого курса могли только под прямым влиянием и при поддержке США. Американцы, очевидно, могут считать, что создание второго фронта против Ирана им выгодно. Даже если противостояние не выйдет за пределы обмена ударами по пустынным территориям и угрожающих заявлений, как Исламабад, так и Тегеран уже сочли нужным усилить войска на границе, так что значительная часть ресурсов Ирана всё равно будет отвлечена на противостояние с региональной ядерной державой.
Очевидно, Вашингтон надеется таким образом уменьшить вовлечённость Ирана в ближневосточный кризис и получить свободу рук в урегулировании израильского кризиса на выгодных для США условиях.
Мы пока не знаем, как будет реагировать Иран. В Тегеране заявили о погибших мирных жителях и о том, что как минимум часть боеприпасов была направлена на объекты КСИР. Это создаёт базу для дальнейшего нагнетания напряжённости, вплоть до перехода к ограниченным боевым действиям. Однако содержание и объём иранского ответа во многом будет зависеть от позиции Китая, а её предсказать сложно.
С одной стороны, Пекин не заинтересован в том, чтобы Иран втягивался в ненужный военный кризис с Пакистаном. С другой, если данный кризис окажется достаточно масштабным, он может быть выгодным для китайцев.
Дело в том, что традиционный экзистенциальный враг Пакистана – Индия, одновременно имеет неурегулированные споры с Китаем, практически по всей линии границы в Тибете. Там периодически проходят столкновения между военнослужащими двух государств.
Не обошёлся без такого рода инцидентов и 2023 год. США, пользуясь известной напряжённостью в индийско-китайских отношениях, пытаются привлечь Нью-Дели на свою сторону в намечающемся конфликте с Пекином в Азиатско-тихоокеанском регионе. Индия пока не принимает на себя никаких обязательств в рамках создающихся США антикитайских блоков, однако не отказывается от принятия любого решения в будущем.
То есть, Нью-Дели стремится сохранить свободу рук, что не слишком комфортно для Пекина, так как заставляет Китай на всякий случай учитывать крупные, хорошо оснащённые и подготовленные индийские вооружённые силы, недостаточно сбалансированный, но немаленький флот и индийское ядерное оружие в балансе противостоящих ему сил.
Поскольку же, как уже было сказано, конфликт между Индией и Пакистаном носит экзистенциальный характер: противостояние вокруг разделённого демаркационной линией штата Джамму и Кашмир – лишь верхушка айсберга, Китай может рассчитывать, что втягивание Пакистана в масштабный военный конфликт с Ираном, стимулирует Индию к открытию второго фронта, а сближение Исламабада и Вашингтона заставит Нью-Дели резко улучшить отношения с Китаем – для получения противовеса американо-пакистанскому союзу.
Конечно, в Пекине не могут заранее точно знать индийскую реакцию – Нью-Дели может и воздержаться от участия в военном кризисе, как бы далеко не зашло ирано-пакистанское противостояние. К тому же военный конфликт между тремя государствами, обладающими развитыми ракетными технологиями, из которых два ядерных, а одно пороговое, чреват опасностью выхода из-под контроля глобальной военно-политической ситуации.
Но надо иметь в виду и то, что коллективный Запад в Давосе официально и публично декларировал курс на войну с Россией и Китаем, которая в принципе не может остаться в управляемом формате. В какой момент и сколь объёмные провокации организует Запад для оправдания начала подобного конфликта – никому неизвестно, но понятно, что выбирать он будет удобное для себя время.
Решая уравнение с двумя неизвестными, в котором он либо становится жертвой провокации, время и место которой неизвестны, либо сам стимулирует превращение ирано-пакистанского конфликта в региональную войну, требующую от США массированной ресурсной поддержки своего регионального союзника, а значит, дополнительно растягивающую ограниченные силы и ресурсы Вашингтона, Китай может выбрать последнее.
Ну, и, наконец, Тегеран хоть и серьёзно зависит от Пекина, тем не менее эта зависимость – не абсолютная, к тому же носит двусторонний характер – Китай тоже нуждается в таком мощном ближневосточном союзнике как Иран. Так что окончательное решение будут принимать в Тегеране, исходя из своих интересов и собственного их понимания.
В любом случае, однако, внезапно возникший из ничего ирано-пакистанский кризис показал, насколько хрупок стал современный мир и насколько легко он может скатиться в крупный региональный (на грани мирового) военный конфликт фактически всего за два шага. При этом Запад и дальше ориентирован на дестабилизацию общей глобальной ситуации и этот тренд будет доминирующим в мировой политике как минимум до выборов в США.
