10 великих начинаний евроукраинцев

Новейшая История России в вольном пересказе.

Жил был русский Иван (дальше Ваня) в большом доме с соседями разношерстными и шебутными, но в жили все мирно и дружно. Вместе работали, чаи гоняли и салюты пускали. Кто дрался разнимал, кто ссорился мирил, кто просил чего, помогал по соседски.
Нежданно негаданно случилась беда. Накатил как то Ваня по маленькой и привел в дом иноземцев собутыльников. Сказки те рассказывали сказочные про земли дальние с молочными реками, да кисельными берегами, что живется там у них как в сказке, что никто не работает, а все сыты и довольны. И пустил он их в общий дом погостить.
И стали те ему на уши приседать, что мол самая большая часть дома у него и что сожители его работают меньше чем он, а живут лучше потому, что добр русский и помогать любит. А жильцам иноземцы нашептывали, что они лучше всех в этом доме, самые богатые, умные, красивые и не должны кормить тупого русского пьяницу. И поверили падкие до лести соседи, что если они отделятся от русского, сразу озолотятся.
И даже жена русского, украинка, тоже поверила в свою исключительность. "Хватит терпеть эту деревенщину. Я теперь богатая. Пришла с узелком, а теперь у меня самая большая и светлая комната, да еще и с балконом. И мебель и стол рабочий. Я теперь невеста богатая, да видная. Найду себе жениха европейского, буду в шелках и золоте купаться."
Выгнали русского из своих комнат и разделили общий дом.
В комнате узбека осталась общая швейная машинка, у казахов общий телескоп, у кавказцев дизельный агрегат, у белоруса оранжерея с картохой, да верстак, что бы оружие чинить.
Думали они что выгнали русского и теперь заживут на нажитом богатстве как короли. Будут иноземцев обслуживать и русскому его же вещи в аренду сдавать по рыночной цене.
Понял русский, что наебали его иноземцы и ходят теперь по всему дому хозяевами, говорят чего делать, чего не делать, что им отдать, а что на мусорку выкинуть. Запил с горя и пил 10 лет.
И вот проснулся как то Ваня (в дальнейшем В.) от воплей жутких и увидел Осетина, который вопил истошно и за ногу его дергал, а Грузин с битой бейсбольной бил его люто. В кровь голову разбил и пару раз даже русскому по ноге заехал. Ну В. совсем очнулся и въебенил грузину табуреткой по башке. Грузин как в себя пришел, рассказал что иноземец ему биту дал и сказал, что осетин его мандарины ворует. А дальше «вот тут помню, а вот тут не помню». Посмотрел В. на иноземцев и спрашивает в лоб: «Мужики, а вы что здесь в моем доме делаете?»
А что иноземцам ответить? Мол обворовываем мы тебя, убить хотим, да дом твой занять. Раньше убили бы, когда ты бухой в дымину был, но ты же когда нажрешься такой неадекватный, еще за ружье схватишься, а нас хоть и больше, но пизды никто не хочет. Так и думали споить тебя водкой паленой до смерти.
Подумали чего ответить и сказали: «Присматривали мы за тобой, хворым да больным, теперь уходим, не буянь и слушайся нас. Мы умные, будем тебе по телефону звонить и инструкции передавать»
И ушли.
Ну В. то пока осматривался, да подсчитывал, что за 10 лет спиздили, да развалили, инструкции те слушал и соблюдал. А как подсчитал, нахуй послал инструкторов тех и сел ружье чистить.
Первым делом заглянул к чеченцу. У того комнаты не было, просто угол в доме, где бочка с дизелем стояла. Вспомнил русский, что когда пьяный был пошел за топливом, а чечен на него с ножом выскочил и крепко руку вспорол. Кричал типа «мой угол и бочка моя!» Ушел тогда Иван, а теперь вернулся. Спрашивает: «Как же от дома угол то отрезать? Ты в своем уме? Ты же со всяким сбродом террористическим водишься, и будут они ко мне через тебя лазить воровать, да прирежут еще пока сплю»
« Ничего не знаю. Мой угол. Суда не ходи. Один раз кровь пустил тебе, придешь еще вообще как барана зарэжу»
Трезвый русский, не пьяный русский. Больше разговаривать не стал. Прострелил чечену руку с ножом, да пинками гостей его мутных выгнал.
Чечен: «Ваня, родной, ты ли это? Очнулся? Я думал опять напилься, бизабразничать пришел. Слюшай, виручай. В бочке дизеля мало оказалось. Дэнег нет. Кушать нэчего. Помоги, а?»
Дал ему денег В. да пошел по соседям. «Как живете, че жуете?»
Белорус обрадовался ему как родному:
«Картохи завались, да иноземцы не жрут ее, верстак только под твое ружье собран, да трактор мой простаивает не хотят его иноземцы на своих полях видеть. Вот так с картохи на воду и перебиваемся. Хорошо что ты ружье принес. Вежливое слово и пистолет.. да чего мне тебе рассказывать ты и сам все знаешь. А вы, гости иноземные, идите нахуй, пожалуйста.»
Пошли русский и беларус к казаху. У того комната большая была, но мебели мало и все коврами застелено.
«Тот как увидел кто пришел, больше белоруса обрадовался: «Вай вай! Кто пожаловал! Сколько лет сколько зим! Проходите гости дорогие, присаживайтесь на стулья, а вы господа иноземные можете вот тут на коврике посидеть». Почесали репу господа да домой засобирались.
Рассказали они дома, что русский медведь проснулся, снова Союз собирает и обязательно припомнит им ложь и подлость коварную.
Испугались иноземцы не на шутку. Некоторые комнаты они уже присоединили к своему дому, разворовали и хозяев бывших сортиры чистить пристроили. А ну как придет русский да потребует свое добро обратно и напомнит сантехникам-уборщикам, как они вместе заводы строили, на море рыбачили и он их гулянки оплачивал.
И решили во что бы то ни стало помешать русскому. Начали сантехникам платить больше и рассказывать как им сытно и хорошо живется, а злой русский придет, их комнату захватит, а их самих в холодный подвал отправит грязь пить и лед жрать.
Испугались прибалты и начали к войне готовиться. Кто на швабру шило прикручивает, кто из подушки бронежилет мастерит, кто из табуреток противотанковые ежи делает.
Успокоились иноземцы. Все слушаются, все при деле. И вспомнили они тут про Украину.
А у Украины судьба вообще тяжелая оказалась и все пошло не так, как грезилось нэзалежной невесте.
Поначалу все было хорошо. Прорубила она дверь в противоположную сторону от русского к иноземцам и стала за передачку денежку получать, да русский за «выйти на балкон покурить» приплачивал. Женихи в очередь стояли. Не жизнь, а малина.
Только стала она замечать, что начали вещи пропадать из комнаты. То ложка серебряная, то икона бабушкина. Оказалось что женихи все ее были жулики и проходимцы. Вечером ей песни красивые пели про вечный европейский союз, а ночью как шлюху пользовали и на утро исчезали с ценностями ее. Плакала сильно, но не могла она к русскому вернуться, кто ж ее, подстилку заморскую, то примет? Да и комната Ванькой подарена и балкон им же построен. А вдруг отберет обратно?
И стала она работать больше прежнего, но деньги все на хахалей уходили. Не могла она отказаться от речей их сладких, а и вдруг женятся? Стала шлюхой подрабатывать, но от работы и старости красота ее поубыла сильно.
И вот когда она уже совсем решила к бывшему с повинной идти, прибегает к ней толпа иноземцев перевозбужденных. Снова стали песни хвалебные петь о красе ее неземной и велико украинской исключительности и предложили жениться! Украина чуть в обморок не упала от радости. Наконец то!!! Только условия жениховские озадачили ее немного. Женить ее сразу на всех захотели и что бы все вкусы удовлетворить должна она сделать операцию и хуй пришить.
Выйдя из ступора Украина подумала «А чем черт не шутит. Буду всех ублажать, удовольствие получать. Все меня кормить будут и денег давать. Буду мужиком как Ванька и припомню ему старые обиды» Хлопнула рюмку для смелости и добро дала.
Вернулась домой с хером через плечо (не стоячим правда). Уши проколоты, что бы всем дырок хватило, язык разрезан, что бы сразу несколько жоп лизать и вся в татухах SSовских. Дети ее как увидели кричать и плакать начали, она их сперва уговорить пыталась, а потом психанула облила ацетоном и подожгла. Все равно Ивашкино отродье новым женихам не по нраву. Мать это как увидела это в обморок грохнулась, а как отошла на балконе заперлась и орать начала. Отец с антресоли шашку дедовскую достал, заорал «Не дите ты мне больше. Я тебя породил я тебя и убью, если ко мне полезешь, пидорг!», оттащил свой лежак поближе к двери, что к русскому поближе, вскочил на него и стал шашкой размахивать.
«Ах вы так??» Завизжало Укро «Да я вас в порошок сотру! Выметайтесь из моего дома. Чемодан Лежак Россия!»
«Хер тебе по все укропской роже.» Приготовился к обороне батя Донбас «Я на этом лежаке родился. Я на этом лежаке и умру.»
начало чудовище укропское на батю бросаться, да получило по рылу шашкой. Принялась кидать в него чашки, кастрюли и сковородки. Батя отвечал, чем подбирал, а когда кончились боеприпасы сосед русский подоспел и стал через дверь подавать свою кухонную утварь. Хорошему человеку ничего не жалко. Выдохлось Укро и возопило о помощи новоиспеченных женихов.
«Оружия мне и жрать! Много жрать! потому что я воюю и работать мне некогда!»
Женихи европейские прихуели малость от такой движухи. Невеста в крови, рожа битая, хата горит и ходуном ходит.
И говорят они: «Нам такая проблемная невеста не нужна. Но есть у нас темный властелин, хозяин наших хозяев, ему ты по нраву придешься. Будешь выполнять все что он говорит и с голоду не сдохнешь. Наверное. Ауффидерзейн.»
Пока они договаривались русский сработал оперативно. Предложил балконным жильцам с ним жить. Те еще от шока не отошли и сразу добро дали. Перекинули с балкона на карниз к русскому окну доски, что бы жрачку да одеяла подавать, а русский начал мост мастерить. В доме стало тихо и тревожно. Все думают и гадают чего ожидать злобного Укро и его нового темного хозяина.
Продолжение следует...
Надеюсь.

Секретный протокол к пакту Молотова-Риббентропа - фальшивка?

Оппоненты России много десятилетий при каждом удобном случае упрекают Сталина в сотрудничестве с Гитлером, в качестве доказательства приводя секретный протокол к пакту Молотова-Риббентропа, согласно которому, якобы Нацистская Германия и СССР договорились о разделе Восточной Европы. Однако, подлинность этого документа вызывает огромные сомнения. Давайте разберемся почему. 

Вторая мировая война стала величайшей бойней в истории человечества. Немецкая армия в начале войны казалась несокрушимой силой, но на самом деле с первых дней войны дела обстояли не так однозначно, как это пыталась показать немецкая пропаганда. Подтверждением тому могут служить солдатские письма, отправленные домой с фронтов этой войны
25.10.1941 г. Мы находимся в 90 км от Москвы, и это стоило нам много убитых. Русские оказывают ещё очень сильное сопротивление, обороняя Москву, это можно легко представить. Пока мы придём в Москву, будут ещё жестокие бои. Многие, кто об этом ещё и не думает, должны будут погибнуть. У нас пока двое убитых тяжёлыми минами и 1-снарядом. В этом походе многие жалели, что Россия – это не Польша и не Франция, и нет врага более сильного, чем русские. Если пройдёт ещё полгода – мы пропали, потому что русские имеют слишком много людей. Я слышал, когда мы покончим с Москвой, то нас отпустят в Германию. (Из писем солдата Сим3.12.1941 г. Вот уже более трёх месяцев я нахожусь в России и многое уже пережил. Да, дорогой брат, иногда прямо душа уходит в пятки, когда находишься от проклятых русских в каких-нибудь ста метрах и около тебя рвутся гранаты и мины. (Из письма солдата Е. Зейгардта брату Фридриху, г. Гофсгуст.)она Баумера.)

30.11.1941 г. Моя любимая Цылла. Это, право говоря, странное письмо, которое, конечно, никакая почта не пошлёт никуда, и я решил отправить его со своим раненым земляком, ты его знаешь – это Фриц Заубер. Мы вместе лежали в полковом лазарете, и теперь я возвращаюсь в строй, а он едет на родину. Пишу письмо в крестьянской хате. Все мои товарищи спят, а я несу службу. На улице страшный холод, русская зима вступила в свои права, немецкие солдаты очень плохо одеты, мы носим в этот ужасный мороз пилотки и всё обмундирования у нас летнее. Каждый день приносит нам большие жертвы. Мы теряем наших братьев, а конца войны не видно и, наверное, не видеть мне его, я не знаю, что со мной будет завтра, я уже потерял все надежды возвратиться домой и остаться в живых. Я думаю, что каждый немецкий солдат найдёт себе здесь могилу. Эти снежные бури и необъятные поля, занесённые снегом, наводят на меня смертельный ужас. Русские победить невозможно, они… (Из письма Вильгельма Эльмана.)

5.12.1941 г. На этот раз мы будем справлять Рождество в русском “раю”. Мы находимся опять на передовых, тяжелые у нас дни. Подумай только, Людвиг Франц убит. Ему попало в голову. Да, дорогой мой Фред, ряды старых товарищей всё редеют и редеют. В тот же день, 3.12, потерял ещё двух товарищей из моего отделения… Наверное, скоро нас отпустят; нервы мои совсем сдали. Нойгебауэр, очевидно, не убит, а тяжело ранен. Фельдфебель Флейсиг, Сарсен и Шнайдер из старой первой роты тоже убиты. Также и старый фельдфебель Ростерман. 3.12 погиб также наш последний командир батальона подполковник Вальтер. Ещё ранен Анфт. Бортуш и Коблишек, Мущик, Каскер, Лейбцель и Канрост тоже убиты. (Из письма унтер-офицера Г. Вейнера своему другу Альфреду Шеферу.)

5.12.1941 г. Милая тетушка, присылай нам побольше печенья, потому что хуже всего тут с хлебом. Ноги я уже немного обморозил, холода здесь очень сильные. Многие из моих товарищей уже ранены и убиты, нас всё меньше и меньше. Один осколок попал мне в шлем, и на мину я тоже успел наскочить. Но пока я отделался счастливо. (Из письма солдата Эмиля Нюкбора.)

8.12.1941 г. Из-за укуса вшей я до костей расчесал тело и настолько сильно, что потребовалось много времени, пока всё это зажило. Самое ужасное – это вши, особенно ночью, когда тепло. Я думаю, что продвижение вперёд придётся прекратить на время зимы, так как нам не удастся предпринять ни одного наступления. Два раза мы пытались наступать, но кроме убитых ничего не получали. Русские сидят в хатах вместе со своими орудиями, чтобы они не замёрзли, а наши орудия стоят день и ночь на улице, замерзают и в результате не могут стрелять. Очень многие солдаты обморозили уши, ноги и руки. Я полагал, что война закончится к концу этого года, но, как видно, дело обстоит иначе… Я думаю, что в отношении русских мы просчитались. (Из письма ефрейтора Вернера Ульриха к своему дяде в г. Арсендорф)

9.12.1941 г. Мы продвигаемся вперёд донельзя медленно, потому что русские защищаются упорно. Сейчас они направляют удары в первую очередь против сёл, — они хотят отнять у нас кров. Когда нет ничего лучшего, — мы уходим в блиндажи. (Из письма ефрейтора Экарта Киршнера)

11.12.1941 г. Вот уже более недели мы стоим на улице и очень мало спим. Но так не может продолжаться длительное время, так как этого не выдержит ни один человек. Днём ещё ничего, но ночь действует на нервы… Сейчас стало немного теплее, но бывают метели, а это ещё хуже мороза. От вшей можно взбеситься, они бегают по всему телу. Лови их утром, лови вечером, лови ночью, и всё равно всех не переловишь. Всё тело зудит и покрыто волдырями. Скоро ли придёт то время, когда выберешься из этой проклятой России? Россия навсегда останется в памяти солдат. (Из письма солдата Хасске к своей жене Анне Хасске)

13.12.1941 г. Сокровище моё, я послал тебе материи и несколько дней назад – пару ботинок. Они коричневые, на резиновой подошве, на кожаной здесь трудно найти. Я сделаю всё возможное и буду присылать всё, что сколько-нибудь годится. (Из письма ефрейтора Вильгельма Баумана жене)

26.12.1941 г. Рождество уже прошло, но мы его не заметили и не видели. Я вообще не думал, что мне придётся быть живым на Рождество. Две недели тому назад мы потерпели поражение и должны были отступать. Орудия и машины мы в значительной части оставили. Лишь немногие товарищи смогли спасти самую жизнь и остались в одежде, которая была у них на теле. Я буду помнить это всю свою жизнь и ни за что не хотел бы прожить это ещё раз… Пришли мне, пожалуйста, мыльницу, так как у меня ничего не осталось. (Из письма ефрейтора Утенлема семье в г. Форицхайм, Баден)

27.12.1941 г. В связи с событиями последних 4 недель я не имел возможности писать вам… Сегодня я потерял все свои пожитки, я всё же благодарю бога, что у меня ещё остались мои конечности. Перед тем, что я пережил в декабре, бледнеет все бывшее до сих пор. Рождество прошло и я надеюсь, что никогда в моей жизни мне не придётся пережить ещё раз такое Рождество. Это было самое несчастное время моей жизни… Об отпуске или смене не приходится и думать, я потерял все свои вещи, даже самое необходимое в последнем обиходе. Однако не присылайте мне ничего лишнего, так как мы должны теперь всё таскать на себе, как пехотинцы. Пришлите лишь немного писчей бумаги и бритву, но простую и дешёвую. Я не хочу иметь с собой ничего ценного. Какие у меня были хорошие вещи и всё пошло к чёрту!.. Замученные вшами мы мёрзнем и ведём жалкое существование в примитивных условиях, к тому же без отдыха в боях. Не подумайте, что я собираюсь ныть, вы знаете, что я не таков, но я сообщаю вам факты. Действительно, необходимо много идеализма, чтобы сохранять хорошее настроение, видя, что нет конца этому состоянию. (Из письма обер-ефрецтора Руска своей семье в г. Вайль, Баден)

6.09.1942 г. Сегодня воскресенье, и мы, наконец, можем постирать. Так как моё бельё всё завшивело, я взял новое, а также и носки. Мы находимся в 8 км от Сталинграда, и я надеюсь, в следующее воскресенье мы будем там. Дорогие родители, всё это может свести с ума: по ночам русские лётчики, а днём всегда свыше 30 бомбардировщиков с нашей стороны. К тому же гром орудий. (Из письма солдата 71 пд Гергардта (фамилия неразборчива))

8.09.1942 г. Мы находимся на позициях в укреплённой балке западнее Сталинграда. Мы уже продвинулись до стен предместья города, в то время как на других участках немецкие войска уже вошли в город. Нашей задачей является захват индустриальных кварталов северной части города и продвижение до Волги. Этим должна завершиться наша задача на данный период. До Волги отсюда остаётся ещё 10 км. Мы надеемся, конечно, что в короткий срок возьмём город, имеющий большое значение для русских и который они так упорно защищают. Сегодня наступление отложили до завтра; надеюсь, что мне не изменит солдатское счастье, и я выйду из этого наступления живым и невредимым. Я отдаю свою жизнь и здоровье в руки Господа Бога и прошу его сохранять и то и другое. Несколько дней тому назад нам сказали, что это будет наше последнее наступление, и тогда мы перейдём на зимние квартиры. Дай бог, чтобы это было так! Мы так измотались физически, так ослабли здоровьем, что крайне необходимо вывести нашу часть из боя. Мы должны были пройти через большие лишения и мытарства, а питание у нас было совершенно недостаточным. Мы все истощены и полностью изголодали, а поэтому стали бессильными. Я не думаю, что наша маленькая Ютхен голодает дома, как её папа в этой гадкой России. В своей жизни мне приходилось несколько раз голодать в мои студенческие годы, но я не знал, что голод может причинять такие страдания. Я не знал, что можно целый день думать о еде, когда нет ничего в хлебной сумке. (Из неотправленного письма ефрейтора Ио Шваннера жене Хильде)

26.10.1941 г. Сижу на полу в русском крестьянском доме. В этой тесноте собралось 10 товарищей из всех подразделений. Можешь представить себе, какой тут шум. Мы находимся у автострады Москва – Смоленск, неподалёку от Москвы. Русские сражаются ожесточённо и яростно за каждый метр земли. Никогда ещё бои не были так жестоки и тяжелы, и многие из нас не увидят уже родных. (Из письма солдата Рудольфа Руппа своей жене.)

15.11.1941 г. Мы здесь уже пять дней, работаем в две смены, и пленные работают с нами. У нас развелось очень много вшей. Прежде поймаешь когда одну, когда три, а вчера я устроил на них облаву. Как ты думаешь, милая мама, сколько я поймал их в своём свитере? 437 штук… Я всё вспоминаю, как отец рассказывал про войну 1914-1918 г., — теперешняя война ещё похуже. Всего я написать не могу, но когда я вам расскажу об этом, у вас глаза полезут на лоб… (Из письма фельдфебеля Отто Клиема.)

3.12.1941 г. Вот уже более трёх месяцев я нахожусь в России и многое уже пережил. Да, дорогой брат, иногда прямо душа уходит в пятки, когда находишься от проклятых русских в каких-нибудь ста метрах и около тебя рвутся гранаты и мины. (Из письма солдата Е. Зейгардта брату Фридриху, г. Гофсгуст.)

3.12.1941 г. Хочу сообщить тебе, дорогая сестра, что я 26.12 сбил русский самолёт. Это большая заслуга, за это я, наверное, получу железный крест первой степени. Пока мне повезло взять себе с этого самолёта парашют. Он из чистого шёлка. Наверное, я привезу его целым домой. Ты тоже получишь от него кусок, из него получится отличное шёлковое бельё… Из моего отделения, в котором было 15 человек, осталось трое… (Из писем унтер-офицера Мюллера сестре.)

4.12.41 Дорогие Фрида, Вальтер и Гюнтер.

Снова удалось написать вам письмо, у меня теперь почти нет времени — мы уже много дней на марше и тут уже не до писем. Сегодня первый спокойный день, будет ли так и завтра, мы не знаем, иногда идем назад, потому что здесь, под Москвой, творится черт знает что. Русские напрягли все свои силы —у них появилось много самолетов, которые постоянно нас бомбят, и танков, которые все под собой давят. Они так сильны, что наши танки ничего не могут сделать, и только артиллерия и тяжелые зенитки их уничтожают.

Мы сегодня залегли в одной деревне, которую обстреливали накануне. Все тут разворочено. Повсюду обломки машин, повозок, орудий, грудами лежат мертвые лошади. Много убитых, и среди наших тоже. В моей роте ранены пять солдат, погибли ефрейтор, два унтер-офицера и лейтенант. Он уничтожил русский танк и в тот же день сам получил пулю в голову, когда брали эту деревню. Если война все-таки закончится и мы вернемся домой, то, наверное, даже не сможем описать, что здесь творилось. Второй батальон полностью раздавлен танками, не хотел бы я там оказаться… Надеюсь, Господь и дальше будет хранить меня и мы снова увидимся на родине. Сейчас опять холодно, и опять идет снег, зачем же здесь устроили войну…

Я отправил сто марок, чтобы вы могли купить на Рождество что захотите, здесь деньги не имеют никакой цены. Сегодня первый раз нас поселили в трактире, раньше мы в России их не встречали. Тут же есть и магазин, я там нашел карандаши, почти пятьдесят штук, —пошлю их домой.

До Москвы нам осталось сорок километров, возьмем ли ее, никто не знает, и если это случится, то у нас будет прекрасный рождественский подарок. Но боюсь, что Рождество будет очень плохим, если только не случится чудо…

Оскар и любящий папа

Гютерсло, 30 января 1942 Дорогой Гельмут!

Большое спасибо тебе за письмо от 21 января. Особое спасибо за фантастическую посылку, которую я получила сегодня утром… Здесь совершенно не достать настоящих духов, а те, которые есть, пахнут невкусно. Конфеты ты бы лучше съел сам, потому что мы тут время от времени что-то получаем и нельзя принимать от солдат их «пожертвования». Дорогой Гельмут, напиши, куришь ли ты. Я могла бы выслать тебе по крайней мере несколько сигарет. Если бы в полевой почте отменили запреты, я бы взяла реванш за твои подарки.

Ты пишешь, что там можно много чего купить? Мне кое-что нужно, но не могу же я от тебя этого требовать. Я уже давно пытаюсь достать кожаные или резиновые сапоги. Но я не настаиваю, к тому же я сомневаюсь, что там есть хоть какие-нибудь. Размер ноги у меня 37-38. Или если бы тебе удалось раздобыть шерсть синего или какого-нибудь другого цвета, я была бы тебе очень благодарна. А еще, если тебя не очень затруднит и ты можешь достать симпатичные темные чулки размера 9 1/2, я бы взяла пару… Пожалуйста, не сердись, что я написала целый список, и не утруждай себя…

Эрна

На передовой, 29 марта 1942 Глубокоуважаемый господин Ш.!

Я с сожалением должен подтвердить Вам тот прискорбный факт, к которому Вас уже подготовил ортсгруппенляйтер НСДАП:

Ваш сын, солдат Эдуард Ш., родившийся 21 мая 1908 года, геройски пал на поле брани 20 марта 42-го года за фюрера и народ, за будущее Германии…

… Мы похоронили его в достойной солдатской могиле недалеко от того места, где он погиб. На большом деревянном кресте в форме Железного креста выжжено его имя и покрашено краской. На тщательно насыпанном холмике лежит его каска, которую он носил в бою. Он лежит один в прекраснейшей местности, среди деревьев и кустов. Чтобы сделать его могилку еще красивее, мы соорудили вокруг нее изгородь из березовых столбиков. Могила сфотографирована. Проявим пленку и пришлем вам карточку.

Хайль Гитлер!

Днепропетровск, 18/IV 42 Дорогой товарищ К.!

Теперь, когда Вы сами здесь, Вы лучше поймете, почему я так старался как можно скорее закончить свою военную подготовку, почему так важны SA и пограничная служба во времена, когда каждый отвечает только за себя. Сегодня нужно, как работяге на стройке, самому искать себе работу и, найдя, хвататься за нее. Понимаю, что мирная работа нравится Вам больше, чем убийства, но если к человеку пришла убежденность, что он необходим для сохранения всего народа, то тогда и это ремесло выполняют с гордостью и отдачей. Каждый на своем посту, куда его направили. Я сейчас до конца апреля, а может, до середины мая нахожусь в зондеркоманде и могу спокойно назвать свое местонахождение, потому что это украинская тыловая область. Потом меня снова направят в войска на фронт, это прекрасно…

Ваш Эрнст Т.

Берлин, 18.10.42 … Большое спасибо, бабушка, что ты, несмотря на заботы о дедушке, нашла время поздравить меня с нашей свадьбой и с моим днем рождения… В следующем году это будет выглядеть по-другому. Я по-прежнему думаю, что с окончательным поражением под Сталинградом силы русских будут сломлены и в течение зимы они не придут в себя, чтобы следующей весной снова атаковать, как прошлым летом. Я все думаю о базирующейся на исторических ассоциациях дате — 16 ноября 1942 года. Следи внимательно! Считаем: берем первые два года войн 70-го, 14-го и 39-го годов и складываем их:

1870-1871 1914-1915 1939-1940

в получившемся числе складываем каждые две цифры попарно

37-41 38-29 38-79

10-05 11-11 16-11

количество единиц из получившейся даты прибавляем к первому году, чтобы получить окончательный год

что получаем:

10-05-1871 — мир во Франкфурте-на-Майне 11-11-1918 — Компьенское перемирие 16-11-1942 — что будет с нашим врагом —Россией?

Интересные расчеты, не правда ли? Если они не подтвердятся, не огорчайтесь. Наши храбрые солдаты и все задействованные в мобилизации внутренних сил народа специалисты и их помощники с каждым днем будут приближать нас к победе и каждый день, несмотря на зиму, лед и снег, несмотря на Рузвельта, Черчилля и Сталина, улучшать жизненные условия нашего народа, особенно нашего вермахта.

17.11.42 Дорогая, дорогая Ленхен!

Сегодня у меня есть минутка, потому что я снова сижу на передовой в блиндаже нашего отделения и, разумеется (надеюсь, так и будет продолжаться), ничего не делаю. Такого затишья, тьфу-тьфу-тьфу, у нас уже давно не было.

Вечером мы слушали отличную танцевальную музыку из Белграда, лежали на одеялах, в «камине» горели уже почти сгоревшие дрова, света больше нет, легкая дымка делала воздух непрозрачным — пахло табаком, тлеющими дровами и гренками, свет был погашен, оба товарища рядом со мной заснули один за другим, а я не спал и мечтал — разве это не прекрасно, мышонок?

13 ноября ездил в лазарет, который размещался рядом со складом, и навестил заодно нашего больного гриппом командира. Нашел маркитантские товары и приобрел все, что просил. На каждого получилось по бутылке сербского белого вина, полбутылки шампанского, трети бутылки рома, шестой части бутыли ликера, 394 (!) сигареты, кроме того — табак и сигары. Из мелочей —бумажные носовые платки, туалетная бумага, почтовые открытки, конверты и бумага для писем, открывалка для консервов, шапка-наушники, пятновыводитель, лезвия для безопасной бритвы. Все это обошлось мне в 44 марки и несколько пфеннигов.

… Пожалуйста, не посылай мне все, что тебе удается с таким трудом найти. Ешь и сама. Я ведь знаю, ты тоже сладкоежка. Нам тут теперь дают сладости, прежде всего леденцы и искусственный мед, но в последние дни давали столько вкусного, что ты сама скажешь: «Да, пожалуй, оставлю и себе что-нибудь». Целый ряд приятных событий говорит о том, что в районе крупного города о нас особенно заботятся: 12.11 каждый из нас получил плитку французского шоколада и еще три куска общим весом 350 граммов в качестве особого пайка. А вы к Рождеству получаете 125 грамм! Стыдно сказать, 14 ноября шоколад был уже съеден, а именно —я съел его частично с гренками, искусственным медом и маслом, которое мы теперь тоже часто получаем…

Целую, твой Вольфганг

Россия, 7.12.42 Моя дорогая, милая Паула!

Я тоже собрался написать тебе письмецо, дорогая Паула. У меня долго не было такой возможности, а сейчас опять появилась. Дорогая Паула, мы были окружены, но сейчас вырвались из окружения. Еды в последние дни было очень мало, приходилось экономить. Дорогая Паула, четыре и два дня назад я получил по килограммовой посылке, сердечное тебе спасибо за это, дорогая Паула, получить эти посылки было большой радостью, у нас не было еды — и тут пришли эти посылки, как дар небес, еще раз огромное спасибо. Пряники и хлебцы были очень вкусными, колбаса тоже. Дорогая Паула, через несколько дней Рождество, чудесный семейный праздник, а я снова не могу быть с тобой и детьми, надеюсь, скоро настанет день, когда я смогу навсегда остаться с тобой, дорогая Паула. Дорогая Паула, если можно, пришли мне еще чего-нибудь поесть…

Верный тебе и любящий тебя Йозеф

Восток, 7.01.43 Дорогой Хайни!

Горячие приветы с далекого Востока! Я пока здоров, в остальном — ничего хорошего. Надеюсь, что у тебя с мамой все иначе. Как провели Рождество и Новый год? После стольких лет военных походов встретить эти праздники на родине, должно быть, очень здорово. Хочу описать новости за последнюю неделю. Положение до сих пор не улучшилось. С 21 ноября мы окружены. Самое необходимое присылают самолетами, но многого не хватает. Вопреки ситуации Рождество получилось уютным, мы вчетвером очень по-домашнему — в землянке —встретили его. Была маленькая елка с самодельными украшениями. Мы смастерили для нее замечательную подставку, а еще ясли. Но в первый день Рождества, на рассвете, началось тяжелое наступление, которое длилось два дня… После этого была относительно спокойная неделя, но утром Нового года снова начались бои. (Новый год, кстати, мы отпраздновали хорошо, по крайней мере хоть раз наелись, что было для нас большой радостью, достали даже немножко шнапса.)

14.01.43 Моя любимая хорошая Кати!

Каждый день с нетерпением жду от тебя писем, но нет вообще никакой почты. Я очень беспокоюсь.

Не понимаю, почему мы должны участвовать в этой бойне, никто уже не верит в успех. Самое время, чтобы фюрер нам помог. Сейчас почти так же холодно, как было прошлой зимой. Да, Кати, если мы выберемся из этого ада здоровыми, то будем считать, что начинаем жить заново.

… Если так случится, что ты долго не будешь получать почты, постарайся не думать о плохом. Давай будем вместе надеяться на лучшее. Я могу быть всего лишь легко ранен, но у тебя не будет никаких известий и разъяснений…

Восточный фронт, весна 1944 Дорогая мама!

… Я понимаю, что ты сейчас тоже очень переживаешь. Но, дорогая мама, за Артура особо не волнуйся. Смотри: сначала мальчик пойдет на временную трудовую повинность, которая длится по крайней мере полгода. А кто знает, что будет через полгода? Мы же все надеемся, что этот год принесет развязку или по крайней мере что-нибудь, что положит конец войне. Надеюсь, Артур ничего здесь уже не застанет. Он при этом точно ничего не потеряет.

За меня, дорогая мама, тоже не беспокойся. В конце концов, человек заслуживает только смерти, и если она придет, тут уж ничего не поделаешь… Единственная забота — отпуск, а его нет. Рвешь на себе волосы, когда видишь, как другие уезжают в отпуск, а унтер-офицеров не пускают. Знаешь, все время говоришь себе: сначала отпуск — а потом хоть трава не расти…

Твой сын Герберт

Бад Мергентайм 12.3.45 Дорогой неизвестный солдат! Вы определенно будете очень удивлены, что к Вам обращается незнакомка. Совершенно случайно по дороге сюда я наткнулась на ваш адрес. Вот и позволила себе написать Вам эти строчки. Не сердитесь и примите от меня приветы. Видите ли, мне приятно, что я могу излить душу. Я не хочу совсем оставлять вас в неведении, не описав себя немного. Я —девушка из Гамбурга, эвакуирована сюда из Гамбурга, мне 19 лет, я из-за бомбежки стала бездомной. Может быть, мне повезет, и я получу от Вас, дорогой солдат, несколько строк. Привет от незнакомки Марты Г.