Флаг Бандеры

Недавно давал интервью одному из российских телеканалов. Тема – коллаборационизм. Авторы подошли к вопросу на диво для нынешних времён комплексно – рассматривали и русский коллаборационизм, и европейский, и даже азиатский

Но феномен бандеровщины их, естественно, интересовал далеко не в последнюю очередь. В конце концов, а отличие от той же власовщины, необандеровщина является фактом сегодняшнего дня, причём не просто некоей абстрактной теорией, но конкретной политической практикой, оккупировавшей значительную часть русских земель и ведущей против России войну на уничтожение.

Естественна попытка разобраться в корнях этого движения, понять причину его возрождаемости, чтобы нашим детям и внукам не пришлось вновь воевать с необандеровцами.

В указанном интервью я постарался максимально подробно показать как то, что роднило бандеровцев 30-х – 50-х годов с другими коллаборационистскими движениями, так и их коренные различия. Кроме того, я попытался объяснить, что люди приходили в это движение по разным причинам: кому-то не нравился колхозный строй и запрет на частную собственность, у кого-то репрессировали родственника, а кому-то (и таких большинство) местный униатский «панотец» сказал, что надо идти в леса – бороться с безбожной властью.

Надо учесть и то, что Западная Украина более 600 лет была оторвана от русских земель, весь XIX век находилась в составе Австро-Венгрии и пережила геноцид русинов 1914-17 года – насильственную украинизацию, проведённую австрийской администрацией с крайней степенью жестокости (до 200 тысяч казнённых, 250-300 тысяч беженцев, не менее 50 тысяч заключённых в концлагеря, и всё это исключительно за отказ признать себя украинцем).

Таким образом, к 1939 году на этой территории проживало население лояльное даже не Польше, а бывшей империи Габсбургов, то есть немцам, то есть Третьему рейху, в состав которого Австрия к тому времени входила. Немцы были для них свои, а поляки и русские — чужие. Отсюда и массовый коллаборационистский энтузиазм.

Но был один нюанс, который я попытался передать в интервью, но не думаю, что это получилось достаточно акцентировано, чтобы попасть в конечный сюжет. В конце концов, как показывает практика, из полуторачасового интервью в часовой фильм попадёт от трёх до десяти минут — мелкими вставками в разных местах.

Дело в том, что необходимо различать обычную бандеровскую серую массу и бандеровских идеологов, а также бандеровцев времён Великой Отечественной войны и современных необандеровцев.

Сейчас модно связывать современное необандеровское движение на Украине с бандеровщиной середины двадцатого века. Между тем современные бандеровцы, за редким исключением, имеют с банедровцами прошлого века столько же общего, сколько имеют современные французские жандармы с жандармскими Ордонансными ротами (тяжёлой рыцарской кавалерией) XV-XVI веков – ничего, кроме названия.

Утверждение, что современная бандеровщина родилась из выпущенных Хрущёвым по амнистии недобитых бандеровцев 50-х годов, не выдерживает критики. Биографии современных бандеровских идеологов свидетельствуют, что в большинстве своём они выходцы из семей советской партийно-комсомольской элиты, оперативно сменившие идеологический окрас для того чтобы сохранить кормящее их идеологизированное государство и своё руководящее место в нём.

Многие из них, как пресловутая Фарион, в 70-е-80-е годы ХХ века были чуть ли не большими русификаторами, чем потом стали украинизаторами. Общая же масса бандеровской массы, хоть и пытается ориентироваться на представителей Западной Украины как бандеровскую «элиту», ничего не представляла бы из себя без серьёзной поддержки выходцев с Центральной и Восточной Украины.

Собственно, отсюда и идёт противостояние восточноукраинской русскоязычной бандеровщины (во главе с пресловутым террористическим, запрещённым в России «Азовом») и украиноязычной бандеровщины, представляемой Фарион и её подельниками из нацистской партии «Свобода». В этой борьбе за власть на Украине русскоязычная бандеровщина откровенно побеждает украиноязычную.

Объяснение этого феномена — простое: украиноязычная бандеровщина коснеет в рамках Галиции. Для неё даже остальная Украина является лишь приятным приложением к «расово-правильному» галицийскому региону. Полузабытый галичанский вождь Тягныбок где-то году в 2012 говорил, что если бандеровщине не удастся удержать всю Украину, то она без сожаления отступит в свой коренной регион – Галицию. Главное, мол, сохранить бандеровский контроль над Галицией.

Русскоязычная же бандеровщина позиционирует себя частью глобального неонацистского движения. Она надрегиональна и даже когда-то пыталась выйти за пределы Украины. Естественно, что большое поглощает малое.

Единственный вопрос, в котором галицийская бандеровщина пока ещё удерживает позиции – языковый. До последнего времени именно «мова» была для бандеровцев главным маркером свой/чужой. Но в процессе военных действий на первое место в качестве идентификатора вышло участие в войне против России, а среди фронтовиков большинство — русскоязычные.

Более того, русскоязычные бандеровцы начали упрекать галичан, что в войну страну втравили они, а защищать вынуждены представители восточных регионов – галичане на фронт не торопятся. Так что, если бы у Украины был шанс сохраниться в качестве независимого государства, то, очевидно, в ближайшие годы поднявшаяся на войне русскоязычная бандеровщина полностью подавила бы галицийскую. Не исключено даже, что Галиция вновь озаботилась бы отделением от «неправильной Украины» (хоть и «не России»).

Таким образом, для формирования на русских территориях бандеровской нации необходимы три основные составляющие: независимость, идейная русофобия, война. При наличии трёх этих условий (причём войны достаточно гражданской, но внешняя, с Россией, формирует бандеровское сознание быстрее и эффективнее) бандеровщина возникает из самого русского общества — как отрицание своего русского прошлого.

Именно так она возникла в 1914-17 годах (процесс начался значительно раньше, а завершился уже при Бандере в 30-е годы ХХ века, но перелом наступил именно во время геноцида русин австрийцами во время Первой мировой войны). Тот же путь (геноцид сохранивших свою русскость и внешняя война с Россией) сегодня прошла русскоязычная бандеровщина Восточной и Центральной Украины.

Однако, как показал как раз-таки опыт бандеровщины галицийской, основная масса рядовых бандеровцев относительно быстро прекращает сопротивление физическое и довольно быстро прекращает сопротивление внутреннее. У них нет для этого ни достаточной мотивации, ни теоретической подготовки.

Есть немало воспоминаний чекистов, работавших с высокопоставленными бандеровскими полевыми командирами – выходцами из обычной крестьянской массы, о том, как их подопечные перековывались просто за счёт демонстрации им достижений советской власти.

Даже небогатая послевоенная Украина этим выходцам из карпатских медвежьих углов казалась райским садом — и они тут же заявляли, что именно за такую жизнь они и боролись, что в целом соответствовало действительности. В обычной массе галицийских крестьян сохранялась не столько ненависть к русским, которых большинство из них до 50-х годов вообще не видели, сколько обычная настороженность крестьянской общины по отношению к чужим незнакомым людям. Чужак в селе — всегда на виду и всегда вызывает настороженную реакцию, а иногда и агрессию.

Фактически бандеровщина, как идеологическое движение, гнездилась в головах немногих ущербных личностей, таких как сам Степан Бандера. С их гибелью или эмиграцией корни идейной бандеровщины стали быстро засыхать. Украинизация Шелеста была не попыткой заигрывать с бандеровщиной, как кажется некоторым сегодня, а всего лишь местничеством амбициозного коммунистического лидера, который пытался, опершись на свой удел, поднять собственный политический вес в пределах всего СССР, а никак не отделить от него Украину.

Такие попытки совершались и руководителями других союзных республик, причём самая успешная была реализована Ельциным в России. Борису Николаевичу удалось резко увеличить объём собственной власти, правда, достигнуто это было за счёт распада Союза. Но в планах Ельцина распад не значился. Наоборот, он собирался весь Союз (пусть и под новым именем и в новом формате) возглавить. Просто когда произошло то, что произошло, пришлось довольствоваться оставшимся.

Поэтому, когда мы оцениваем опасность сегодняшней бандеровщины, нам надо не столько считать, сколько миллионов активно поддержало Зеленского и даже не сколько сотен тысяч сейчас воюет против нас. Нам надо выявлять и нейтрализовывать ущербных идеологов необандеровской русофобии. А вот они-то, в отличии от простых бандеровцев, которые воюют просто потому, что призвали (призвали бы в ВС РФ, воевали бы против Украины), гораздо опаснее.

Их можно разделить на две основные части: романтики и прагматики. Романтики в свою очередь делятся на убеждённых русофобов и на убеждённых нарциссов. Убеждённые русофобы – самая «безобидная» часть. Они в русском мире не могут жить по убеждениям. Следовательно, подавляющее большинство или погибнет на фронте, сражаясь, или уедет в эмиграцию, где растворятся в местном населении.

Насколько полно происходит это растворение, показал опыт бандеровцев ХХ века. Из всех непримиримых беглецов в США и Канаду на Украину в 1990-е годы вернулись единицы (включая потомков). Из известных бандеровских идеологов-возвращенцев заметна была только Ярослава Стецько. Из потомков, приехавших «на ловлю счастья и чинов», — Роман Зварыч, если не считать находившейся в «служебной командировке» Екатерины Чумаченко, ставшей женой и куратором от Госдепа США третьего президента Украины Виктора Ющенко.

Нынешние будут ассимилированы ещё быстрее, поскольку, в отличие от прошлой бандеровской эмиграции, участники которой считали себя украинцами, эти думают, что они европейцы.

Убеждённые нарциссы опасны тем, что они не являются адептами определённой идеологии. Это ущербные личности, недолюбленные в детстве и ныне ищущие всеобщей любви и признания. Они, как правило, выбирают творческие профессии (художники, поэты, писатели, актёры, певцы), но крайне редко обладают хотя бы зачатками таланта. Зато амбиции бьют через край. Они уверены, что пишут картины лучше, чем Великий Леонардо, что драматурги — лучше Шекспира, что Байрон, Теннисон и Киплинг годятся им только в поэтические подмастерья, а Пушкин разве что их перья чинить годен.

Гитлер – прекрасный пример такой личности. Он был, в своём представлении, и художником, и архитектором, и военным стратегом, и оратором, и политиком-новатором. Считал, что во всём велик, а профессионалы ему только мешают, поскольку якобы завидуют его таланту. Впрочем, Гитлер был последователен в своих заблуждениях и в конечном итоге застрелился, обнаружив провал своих идеологических построений. Нынешние необандеровские романтики легко меняют идеологически перчатки.

Вчера они были убеждёнными русофобами, бегали на майдан, спонсировали войну против Донбасса, поддерживали украинских нацистов самого худшего пошиба, а сегодня они уже русофилы, борцы с нацизмом, волонтёры и даже непризнанные идеологи Русского мира. Здесь они требуют того же, чего требовали там – обожания за то, что они такие «правильные». Очень обижаются, если встречаются даже не с отторжением (отторжение они трактуют, как зависть к своим отсутствующим талантам), а с равнодушием. Они знают, что истинное величие может вызывать или обожание, или ненависть, но всегда сильную эмоцию, поэтому остающихся равнодушными к их «талантам» и потугам подозревают в недобросовестной конкуренции.

Беда этих людей в том, что они в принципе не могут жить спокойно, как нормальные обыватели. И считают, что всё общество должно всё время стремиться к чему-то неизведанному. Иногда, в минуты кризисов, некоторые из них бывают полезны обществу. По большей же части они кончают жизнь с расстроенной психикой на руинах своих амбиций. Но они всегда пытаются расшатать общество, лишить его покоя, повести сами не зная куда и за это, наконец, получить причитающееся им всеобщее обожание.

Они первые на всех майданах и они же первые потом кричат «мы не знали, что так будет». Они требуют любви даже за то, что «признали свои ошибки» и теперь «могут поделиться» этим «сакральным знанием». Они даже не замечают, что выглядят как идиоты, которым долго говорили, что совать палец в огонь не надо – обожжёшься. Они сунули и теперь носятся с просветлённым лицом и пытаются всем рассказать, что огонь, оказывается, обжигает. Это люди, впавшие в детство раньше, чем успели из него выйти.

Они тем и опасны, что жизнь для них – большая песочница, в которой всё равно, что делать: город строить или куличи из песка лепить. Главное же – построенное можно в любой момент без жалости разрушить и приступить к созданию нового «шедевра».

Такие люди есть в России. Они легко и непринуждённо, сами того не заметив, перешли из адептов «белой ленты» в патриоты, и со временем так же легко и непринуждённо мигрируют в новую оппозицию, если в качестве патриотов их недостаточно будут любить (а им всегда недостаточно).

На Украине такие люди составляли на майдане костяк «людей с хорошими лицами, десятью высшими образованиями, двадцатью иностранными языками» и, как я добавляю в таких случаях, «стеклянными глазами и пустой головой». Часть из них продолжает биться на фронте против России, а часть оказалась слишком требовательной. Раз выйдя на майдан, они хотели любви и обожания навсегда. Выяснилось же, что майдан требует постоянного подтверждения верности своим меняющимся «идеалам». На каком-то этапе плата за любовь становится слишком высокой, а конкурентов — слишком много, чтобы перепадающей на душу бандеровского романтика любви было достаточно для удовлетворения его амбиций.

Вот эти, которым любви не хватило, которых «не оценили», собрались и уехали в Россию — делиться опытом своей «борьбы с бандеровщиной, после прозрения». Они не могут понять, почему люди, потерявшие из-за майдана своих близких, их не любят и по десять раз на день не рассказывают, как ими восхищены. Им уже становится тесно в рамках простого волонтёрства и простой жизни в России, им вновь нужны великие потрясения и они уже посматривают по сторонам на предмет какого-нибудь местного, если уж не майдана, то хотя бы «майданчика».

Они опасны не потому, что были бандеровцами. Они опасны потому, что были и остались по природе разрушителями. Всё, к чему они прикасаются, обращается в тлен.

Наконец, есть третья группа – простые прагматики. Они не бандеровцы и никогда ими не были. Они просто хорошо себя чувствовали на Украине Януковича и считали, что Россия ОБЯЗАНА предоставить им условия не хуже, чем они имели на Украине. Многие вообще так на Украине и остались, поскольку считали, что Россия ОБЯЗАНА прийти, сделать всё как было раньше и уйти. Оставшиеся либо обвиняют Россию в том, что она оказалась не такая, как они хотели и не пришла, когда им было надо, либо и вовсе в 2022 году заявили, что Россия «освобождает неправильно» и записались в русофобы.

Уехавшие оказались в России не особенно востребованы, поскольку, так ничего и не поняв, пытались убедить российское общество, что оно им лично и Украине что-то должно и не отдаёт. При этом профессиональную конкуренцию в России не выдержали, превратившись из «властителей дум» в обычных ремесленников среднего уровня.

Результат – желание вернуться на Украину и сделать её такой, как она была при Януковиче, когда им было хорошо и комфортно. Чем меньше существование даже не такой, а любой, Украины совпадает с интересами и планами России, тем сильнее у прагматиков проявляется недовольство Россией — вплоть до плохо скрываемой русофобии.

Чтобы не оказаться под ударом общественного неприятия, они скрывают свою русофобию, противопоставляя «вечно ошибающуюся» Россию, «героическому Донбассу» или «Одесскому подполью». Они умудряются даже разделять Россию и СВО, приговаривая «вот закончится СВО, вернутся ребята и всем покажут», как будто СВО — не дело всей России и как будто тыл не занят ежедневной помощью и поддержкой фронта. В общем, они делят русских на «правильных» и «неправильных». При этом «правильные» — это те, кто либо сам, по каким-то соображениям мечтает о сохранении независимой Украины, либо поддерживает их мечты.

В своём кругу они говорят, что главное — заключить мир и сохранить Украину, а уж потом они «мирным путём» «убедят Россию» и Крым отдать, и, тем более, остальные территории. Они ненавидят Зеленского (которого поддерживали против Порошенко) потому, что он обещал то, что они хотели – мир с Россией на украинских условиях, а вместо этого довёл дело до войны и (самое для них страшное) войну проиграл, поставив дальнейшее существование Украины, даже в порошенковском формате, под огромный вопрос.

Вот эти две последние группы «энтузиастов», нарциссические романтики и неудовлетворённые прагматики, являются наиболее опасными, с точки зрения возрождения новой бандеровщины, социальными стратами.

Сейчас большинство прагматиков — если не на стороне России, то придерживается благоприятного для России нейтралитета. Но их видение будущего, в котором обязательно присутствует сильная и независимая, ими управляемая, Украина, резко расходится с долговременными государственными интересами России, которые никакую Украину вообще не предусматривают. Самим же неудовлетворённым прагматикам Россия без присмотра не доверит даже надувным матрасом управлять – утопят матрас, утонут сами, ещё и постараются в процессе как можно больше народа вместе с собой утопить.

Уехавшие в Россию и ставшие русофилами нарциссические романтики также через некоторое время обнаружат, что Россия не приходит в восторг от их псевдохудожественных потуг, что толпы восторженных поклонников не осаждают их квартиры, что за пределами кружка человек в 20-30 таких же амбициозных ничтожеств они никому не нужны.

Вот тогда прагматики и романтики вновь объединятся в своей ненависти к не оценившей и не понявшей их России, и единственной идеологической базой такого объединения вновь сможет стать только необандеровщина. И тогда вновь найдутся люди, которые скажут, что бандеровщшина возродилась потому, что «мало их убивали».

На самом же деле, те, кто гибнет на фронтах борьбы с Россией, на 90% — обыватель, весь философский багаж которого составляет полторы страницы букваря и который о бандеровщине, кроме пары зазубренных под надзором сержанта лозунгов ничего не знает. Через десять лет он будет пахать землю, платить налоги и кричать другие лозунги, которым его обучат другие люди.

Необандеровщина же будущего сейчас сидит с нами за одними столами, работает в одних офисах, искренне смеётся над Бандерой, искренне ненавидит Зеленского и даже немного волонтёрит. Отличительная черта будущих необандеровцев, идеологов будущей бандеровщины – им нужна Украина.

Человек, говорящий вам, что мечтает сохранить независимую Украину и поехать туда «наводить порядок и бороться с бандеровцами», сам того, возможно, не ведая, фактически признаётся в том, что собирается очистить место от бандеровцев проигравших для себя и других будущих бандеровцев, которые вновь попытаются выиграть и вновь с тем же результатом.

Можно заменить термин бандеровщина на петлюровщина или на мазепинство, но смысл один – если человек с русскими корнями, воспитанный в русской культуре, признаёт своё родство с украинством хоть в какой-то малейшей степени, он не опасен, только пока занимается в России пропагандой украинского хорового пения. Если он отправляется на Украину и получает там малейшую власть и минимальную автономию – жди беды.

Встретившись с ним через некоторое время, вы не узнаете некогда милейшего приятнейшего собеседника, вашего почти единомышленника. Чем дольше он будет реализовывать свои мечты о «независимой, дружественной в отношении России Украине», тем отчётливее лик вчерашнего демократа будет сменяться нацистским мурлом, а некогда интеллигентная речь превратится в злобное карканье о том, что здесь «юбер алес» и кто здесь «юберменш».

Бандеровщина, как любой нацизм, – идеология ущербных людей, остро ощущающих свою истинную или мнимую социальную и профессиональную невостребованность, но относящих свои проблемы на счёт «враждебного», «не понявшего» их «величия» общества.

Оглянитесь по сторонам: любой милый несостоявшийся акварелист, которого хочется поддержать, который нуждается в вашем тепле, завтра может оказаться диким нацистским диктатором, а отданная ему частичка вашего тепла будет использована для растопки печей нового Освенцима.

https://ukraina.ru/20240122/1052831566.html