Результаты поиска по запросу «
я ватник я
»
Я Ватник разная политота
Об изъятии термина Украина из оборота
Многие простые русские люди, наслушавшись разного рода "учёных", совершающих политически мотивированные "открытия" на злобу дня, радостно пишут в "этих ваших интернетах": "Украина никогда не существовала", - после чего начинают активно гордиться тем, что защитили российские интересы и "историческую правду".
Действительно, государство Украина никогда не существовало до 1918 года, когда на переговорах в Брест-Литовске большевики признали полномочия людей, объявивших себя представителями этой самой никогда не существовавшей Украины, а затем, там же в Брест-Литовске, признали и границы этой Украины, примерно совпадающие с её границами по состоянию на 1953 или на 2015 год (без Крыма и Севастополя). Поэтому, когда новоявленные украинцы решили Крым всё же захватить и даже превратить Черноморский флот в свою "фльоту" немцы их оттуда выперли.
Дело, однако, в том, что деятели Центральной рады не случайно назвали себя украинцами, а страну Украиной, а не какой-нибудь Куявией, которую, наряду со Славией и Арсанией, упоминает в первой половине Х века арабский учёный аль-Истархи, как одну из трёх земель русов.
Даже странно – украинцы уже тогда искали свои корни в седой древности и тут упустили такой момент подкрепить свои заявки данными неангажированных, потому как иностранных, источников, сразу же создающих им тысячелетнюю историю. Наоборот, назвались какой-то Украиной, хоть всем известно, что такие украйны (сейчас мы используем термин пограничье) были на всех окраинах русского государства.
На деле в подборе названия был большой политический смысл. Дело в том, что во второй половине XIX – начале ХХ века термин Украина постепенно входил в неофициальный оборот для обозначения всего массива малороссийских и новороссийских земель Российской империи.
Он носил не этнический, а географический характер. Но даже географически не был привязан к точным границам. Однако тот факт, что "украинцы" в Брест-Литовске заявили претензии на определённые территории, а большевики и немцы с ними согласились, свидетельствует о том, что некое усреднённое понимание того, о каком массиве земель идёт речь существовало. Рада, конечно, хотела ещё Крым и Кубань, но не получила, так как даже немцы считали их принадлежность к Украине сомнительной.
Тем не менее подчеркну, что когда большевики, уже после своей победы, объединяли Малороссию и Новороссию в некую УССР, они просто придавали уже существующему географическому термину политический характер. Ну а затем они, своими чрезвычайно эффективными методами (ущемления в правах, увольнения с работы, посадки в тюрьму и даже расстрелы) создали из местного, преимущественно русского, населения некую "украинскую нацию" ("братский украинский народ"). За семьдесят лет советской власти у многих жителей объединённых в Украину Малороссии и Новороссии устоялось понимание себя как украинца, который вроде бы почти русский, но не русский, а "угнетённый", хоть одновременно и "братский".
В общем за почти сто лет сложилось представление об определённом массиве земель, как об Украине и о населяющих эту территорию людях, как об украинцах. На этом основании ("право наций на самоопределение") Украина и независимость получила.
Обратите внимание, от первого опыта объединения малороссийских и новороссийских земель под одним именем Украины прошло чуть больше ста лет, а уже ни у кого не вызывает сомнений наличие и народа, и государства и даже его границы никто не оспаривает – все в 1991 году были согласны (и в 1996 году, когда подписывался так называемый Большой договор, тоже).
При этом изменение наполнения термина Украина от географического к политическому и этническому произошло уже в 1917 году и ни у кого это не вызвало удивления или протеста.
Сейчас многие спорят достаточно ли пророссийская вся Новороссия, чтобы её присоединять к России и "заслужила" ли присоединение Малороссия, большинство стремится избавиться от Галиции, часто объединяя её с Волынью, Закарпатьем и Буковиной под единым термином Западная Украина. Некоторые в Западную Украину включают также Ровенскую и Хмельницкую области.
При этом все спорящие, за исключением тех, кто считает, что Украина должна исчезнуть в политической карты мира полностью и навсегда, согласны с сохранением некоего государственного образования с названием Украина. Они уверены, что опасность от урезанной Украины исходить не будет. В этом они не правы.
Во-первых, реваншизм бывает тем сильнее, чем больше территорий потеряно. И через сто лет новые поколения будут смотреть на "древние" (нашего времени) карты Украины и мечтать всё вернуть и что-то дополнительно прихватить. При этом традиционное, устоявшееся с XIX века значение термина Украина, как названия объединяющего все земли Юга России также сохранится. То есть географически термин Украина перестанет совпадать с политической Украиной и это будет одним из аргументов реваншистов в их борьбе за "восстановление территориальной целостности".
Ситуация в мире меняется быстро – одни государства слабеют, другие усиливаются, одни союзы распадаются, другие создаются. Если у России появится сильный враг, которому будет выгодно признать обоснованными претензии политической Украины, на возвращение в границы географической Украины давно забытый конфликт может разгореться вновь, причём соотношение сил не обязательно будет благоприятным для нас.
Поэтому считаю правильным, независимо от того вся ли Украина войдёт в состав России, или какие-то территории останутся за пределами русского государства и независимо от того каков будет статус этих территорий, термин Украина постепенно (сразу не получится) изъять из оборота и в его политическом, и в географическом смысле. Мы же не называем Украиной бывшую рязанскую украйну, а залесская украйна у нас сейчас вообще исторический центр страны. Так зачем сохранять общее наименование для земель Юга России, у которых никогда не было ничего общего друг с другом ни политически, ни экономически, ни этнически, ни исторически?
Время существования УССР (о которой новые поколения уже довольно плохо осведомлены) и нынешнего украинского государства – краткий миг, с точки зрения истории. Лет через 200-300 весь период от 1917 года до наших дней будет занимать в школьном учебнике истории одну страницу (может быть две). О существовании в прошлом некоей Украины будут знать только узкие специалисты (как те, кто сейчас может помесячно расписать историю королевства Дагомея). Общество же в целом ничего не будет о ней ни знать, ни помнить.
И не надо. Пусть будут: Новороссия, Малороссия, Донбасс, Слобожанщина, Галиция, Волынь и т.д. – вполне русские названия регионов, не вызывающие никакого сомнения в том, что в них живут русские люди. Без общего названия это будут различные, конкурирующие друг с другом в рамках одного государства территории, ни у кого не вызывающие ни ностальгию по былому, ни желание реванша.
Украинские националисты говорили, что раз есть Украина, значит должны быть и украинцы и украинский язык. Эту идею стоит взять на вооружение и реализовать в виде: Раз нету Украины, значит не может быть ни украинцев (все русские), ни мовы.
"Нет тела – нет дела".
Я Ватник разная политота
Украинская банда и курские убийства
Я много раз говорил и писал, что глубокой ошибкой как союзников, так и противников Украины является отношение к ней, как к государству. Она лишь внешне напоминает государство, являясь по сути самой обычной бандой.
Банда тоже контролирует территорию. Некоторые банды во время гражданской войны контролировали большие территории, размером в несколько областей и обладали "армиями" в несколько десятков тысяч штыков, с бронепоездами, артиллерией и даже аэропланами. Это больше, чем белая армия генерала Миллера на севере, "Земская рать" Дитерихса на Дальнем Востоке или армия советского Туркестана.
Бандиты могли выпускать свои деньги, иметь знамя и гимн, реже нечто вроде герба (какую-то эмблему). В общем, определённые внешние признаки государства есть у любой банды. В принципе банда может и все внешние признаки государства создать, но это ей не надо – ни к чему, лишняя трата ресурсов.
Главное отличие банды от государства – государство ориентировано на производство, на увеличение своей ресурсной базы, банда ориентирована на грабёж, на проедание своей ресурсной базы. Именно поэтому важнейшей функцией для банды является функция силового подавления, организацией жизни на подконтрольных территориях она вообще не занимается, только их более-менее упорядоченным грабежом.
Именно поэтому самые сильные банды проигрывают в конечном итоге самым слабым государствам. Банда истощает ресурсную базу кормящего её региона и по мере её истощения слабеет, распадается и ищет себе новый кормящий регион. Государство же собирает и концентрирует против банды свои ресурсы. Даже если поначалу оно ресурсно уступает банде, со временем перевес в ресурсах переходит к нему. Его силы увеличиваются, в то время, как банда слабеет.
Поэтому практически все банды, долгое время действовавшие против регулярных государств, опирались на финансовую и военную поддержку из-за рубежа, а зачастую и сами уходили за рубеж, периодически организовывая набеги на территорию того государства с которым банда боролась.
Всё это, включая зарубежное финансирование и военную поддержку, по причине исчерпания собственного ресурса и бегства народа за рубеж в виду полного истощения кормящего банду региона, мы видим на Украине. Так что Украина – банда, имеющая все внешние признаки государственности, включая зарубежные представительства, но от этого не перестающая быть бандой.
Даже такие признаки банды как доминирование права силы над силой права и абсолютная эмоциональность политики, характерны для Украины. Дело в том, что государственная политика прагматична и руководствуется интересами, действия банды хаотичны и опираются на эмоцию: захотел – одарил, захотел – убил.
Действия ВСУ и сопровождавших их банд наёмников на курском приграничье – действия банды, а не армии. Стрельба из танков по эвакуирующимся мирным гражданам, бессмысленные расстрелы гражданских, публичные (на камеру) грабежи магазинов и брошенных жилищ. Армия так себя не ведёт, поскольку такие действия унижают и оскорбляют как саму армию, так и государство, которому она принадлежит.
Даже немецкие генералы во время Великой Отечественной войны в большинстве своём следили, чтобы Вермахт, по возможности, не участвовал в карательных акциях. Это была сфера деятельности СС, службы безопасности (СД) и подчинённых им коллаборационистских формирований. Такое "разделение труда" было вызвано тем, что участие полевых войск в карательных акциях разлагало войска и снижало их боеспособность. Палач и солдат – разные профессии.
Иногда государство сознательно организовывает геноцид населения какой-либо территории. Например, потому, что государственные интересы требуют её присоединения, а местное население противится и создаёт массу проблем. Современное международное право объявило подобную практику вне закона, но отменить её не смогло ибо кто может призвать к ответственности победителя?
Но геноцид организовывается именно победителем. Для этого сначала территория захватывается, причём делается всё, чтобы население не подозревало о готовящейся для него судьбе. Затем изымается (интернируется политическая элита и лидеры общественного мнения) – узкий слой, изъятие которого из активной общественной жизни мало кого настораживает. На следующем этапе в концлагеря отправляются самые активные из "простых людей" - люди способные в критических условиях взять ответственность на себя и повести за собой.
И только на последнем этапе, лишённый потенциальных лидеров, превращённый в стадо, народ загоняют в гетто и начинают планомерно уничтожать.
Украина действует совсем не так. Совершаемые её армией убийства санкционированы сверху, об этом не раз рассказывали пленные, сообщившие, что командование отдавало им приказ убивать и грабить мирное население. Но эти убийства не имеют целью очистить территорию для переселения на неё украинцев или для присоединения её к Украине. Это убийства для того, чтобы посеять панику. Вкупе со слухами, что ВСУ "уже почти в Курске" или "уже совсем в Курске", эти убийства должны были вызвать хаотичное бегство населения со всего приграничья. Толпы беженцев должны были блокировать дороги, нарушить армейскую логистику и произвести самое гнетущее впечатление на жителей регионов, через которые прошли бы их колонны.
Государственной власти должно было стать не до военных действий, пара миллионов беженцев и ещё несколько миллионов жителей приграничных регионов, находящихся на низком старте и готовых в любой момент броситься в бегство, требовали бы внимания и заботы. Вот тут-то украинские власти и рассчитывали подсуетиться с выгодным для себя миром.
Таким образом убийства в курском приграничье – это обычный террор. Террор – оружие слабого. Осознав, что быстро и однозначно проигрывает на поле боя, Украина решила добиться своего методом террора. Типично бандитская, совершенно неэффективная в межгосударственных отношениях практика.
Говорят, что государства не ведут переговоры с террористами. Это неправда, иногда и довольно часто ведут и даже идут на уступки. Но эти уступки временные. Чего государства никогда не делают – они никогда не прощают террористов. Как только удаётся освободить заложников или как только становится понятно, что заложников террористы не отпустят, начинается операция по уничтожению террористов. Их ищут и убивают последовательно и принципиально. Большинство гибнет сразу, но если надо, то на поимку и уничтожение террористов тратятся годы и даже десятилетия.
Именно поэтому государства так не любят клеймо "государство-террорист". Это значит, что если не весь мир, то какая-то его влиятельная часть поставила тебя вне закона и собирается уничтожить.
Вся операция ВСУ в Курской области, по методам и организации – чисто бандитский набег с террористическими целями. То есть Украина из государства-банды превратилась в террористическую банду и заявила об этом на весь мир.
План, основанный на эмоциях: "Давайте убьём побольше мирных в Курской области, может нас в Кремле испугаются!" - с точки зрения государства нереалистичен. Государство может идти на временные (ради освобождения заложников) и не принципиальные уступки террористам, чтобы потом их тем вернее уничтожить. Если террористы выдвигают принципиальные политические требования (начало войны, заключение мира, отставка или назначение министра и т.д.) переговоры с ними на такую тему не ведутся.
Таким образом, убийства мирных граждан изначально не могли дать Украине нужный ей результат. А значит террор был бессмысленным и даже наоборот действовал во вред достижению поставленных киевским режимом целей.
Эта особенность – бессмысленность террора с точки зрения прагматики так же является особенностью банды. Банда приходит грабить, а не управлять, поэтому она не заботится об отношении к ней местного населения. Она живёт по принципу "винтовка рождает власть", на самом же деле винтовка только защищает власть от посягательств внешних и внутренних бандитов, рожает же власть согласие народа подчиняться именно этой власти, признание за ней права властвовать. Без такого признания не могли править даже средневековые короли, считавшие силу основой своей власти.
Нельзя быть сильным везде – в каждом населённом пункте, в каждом доме, в каждой семье, на каждом километре дорог, связывающих страну в единое целое. Лучше, если народ власть любит, терпимо, когда он к ней равнодушен (она ему не мешает), но, если народ власть ненавидит, она обречена. Такая власть погибнет без всякого восстания или революции, государство просто расползётся у неё в руках как гнилое яблоко. Банду ненавидят все, потому что она ничего не даёт, только отнимает.
Тупой пиар украинцев, заявивших, что "освобождают Курскую народную республику", туп не потому, что они скалькировали названия народных республик Донбасса, даже не заметив, что те возникли, чтобы убежать от Украины в Россию, а не наоборот, а потому, что "освободители" делают всё, чтобы население бежало от них.
Сами украинцы жалуются, что в оставляемых ими населённых пунктах Харьковской области и ДНР, население прячется от принудительной эвакуации, чтобы перебраться вместе со своим населённым пунктом в Россию, проукраинские "ждуны" в новых регионах давно уже бьют тревогу и кричат, что если Украина не вернётся туда немедленно, то всё население перейдёт на сторону России, поскольку с её приходом оно впервые увидело что такое нормальная государственная власть и потому больше не хочет назад, в состав Украины.
Украинская армия на собственных территориях, с собственным населением ведёт себя не лучше, чем в Курской области. Потому, что она – вооружённая банда, а для банды любой не входящий в неё человек – жертва. Потому Украина и обезлюдела особенно сильно именно в тех регионах, которые находятся под властью Киева.
Потому и жить рядом с Украиной, любой Украиной, нормальному государству нельзя. Банда не может не грабить. Она живёт грабежом. Богатый сосед для неё лакомый кусок. Даже если она слишком слаба, чтобы соседа убить и забрать всё его имущество, она будет регулярно воровать гусей, поджигать сараи, ворота дерьмом мазать. В общем, пока её не придушишь окончательно, нормальной жизни ни будет.
Поэтому Украина должна исчезнуть.
Я Ватник разная политота
Прозрение Борреля. Незападный мир
К концу XIX века европейцы контролировали практически весь мир. Обе Америки, Австралия, Новая Зеландия являлись цивилизациями европейскими. Даже в тех случаях, когда местное население не было уничтожено, а, как в Латинской Америке, создало новую испано-индейскую общность, местная цивилизация была не испано-индейской, а европейско-католической.
Иран, Китай, Турция, Эфиопия и даже Япония рассматривались как страны зависимые от Запада, которые обречены стать колониями, как только руки до них дойдут. Причём, если Япония уже к началу ХХ века заявила о своей самостоятельной геополитической роли, то остальных продолжали рассматривать как полуколонии всю первую половину ХХ века.
Кстати, здесь наблюдается любопытная закономерность – успехи в деле отстаивания своего суверенитета, были прямо пропорциональны успехам в деле вестернизации. Первой это продемонстрировала Япония, второй была Турция Ататюрка. То есть, даже прорыв потенциальных колоний в число великих (или региональных) держав в принципе подтверждал концепцию европейского доминирования, так как для того, чтобы стать самостоятельными, им приходилось вначале европеизироваться.
На Россию (как на империю, так и на СССР) Запад тоже точил зубы. Сдерживала его экспансию только российская военная мощь. Как только она слабела (в силу обстоятельств), из сундуков моментально доставались планы раздела России. Несколько раз нас спасала случайность: после Первой мировой войны Запад физически не был готов к новой экспансии, когда же он подготовился, СССР уже так или иначе воссоздал военную мощь.
После распада страны в 1991 году американцы слишком понадеялись на местных либералов, которые не смогли удержать ни власть в своих руках, ни прозападный курс. К тому же США и Запад слишком открыто стали игнорировать российские интересы, демонстрируя местным элитам их "второсортность" (в западном понимании). Это обеспечило консолидацию российского общества вокруг идеи "суверенной демократии" и лишило Запад значительной доли влияния на внутрироссийские процессы.
В результате, запущенный в конце 90-х – начале нулевых процесс ресуверенизации России, к настоящему времени вывел её за пределы западной цивилизации и сделал, наряду с Китаем и другими странами БРИКС и Шанхайской организации сотрудничества, центром альтернативного западному цивилизационного проекта.
Начало XXI века ознаменовалось превращением однополярного мира в многополярный, и фактической отмене европейской монополии на цивилизованность, в рамках которой человечество жило последние двести лет. Даже советский коммунизм, породивший мировую систему марксистских партий, был западным изобретением, просто, в отличие от капитализма, рассматривался его адептами, как новая, более прогрессивная, модель вестернизации.
Сама же идея Маркса о переходе от капитализма к коммунизму одновременно во всём мире, как раз базировалась на идее европейского превосходства. Европейская торгово-экономическая монополия должна была объединить весь мир экономически, а европейская политическая монополия должна была объединить его политически. В этот-то момент революционные марксисты и собирались отобрать власть у капиталистов, поскольку, как они считали, именно предельная монополизация и централизация экономической и политической власти и должна была создать материально-техническую базу коммунизма.
Но в XXI веке всё оказалось не так, как ожидалось политиками и философами ХХ века. Поражённый лево-либеральной идеологией Запад, затеял перманентную революцию, чтобы построить единое всемирное тоталитарное государство "инклюзивной" социальной справедливости, в котором права бездельника превыше прав труженика, сатанисты (в рамках равноправия) требуют права служить в храме Божьем, сожительство однополых девиантов объявляется государством браком, в котором якобы могут появляться дети.
От марксизма, который, при всех своих погрешностях, вызванных абсолютизацией зафиксированных Марксом во второй половине ХIX века процессов, всё же предполагал в идеале раскрепощение труда, создание общежития творческих личностей, уровень сознания которых столь высок, что им не требуется государство. Как показала практика, это была утопия, но утопия красивая.
Современное левачество, которое с изрядной долей условности называют неотроцкизмом не обещает ничего, кроме всеобщего принудительного уравнения в грязи. Выродившаяся левая идея перестала опираться на класс трудящихся, найдя надёжную опору в маргиналах. Практика и раньше приводила к такому результату левые движения, но, повторю, они хотя бы теоретически стремились к лучшему миру, современный же леваческий Запад обещает только сохранить за каждым желающим его персональную вонючую лужу и обязать всё общество "уважать его права" на асоциальную жизнь.
В рамках этой политики Запад широко открыл двери для мигрантов из бывших колоний, мотивируя свои действия необходимостью "компенсировать" потомкам эксплуатируемых, страдания их предков. Концепция глубоко порочная, так как потомок героя всегда может вырасти мерзавцем, а потомок мерзавца героем. В противном случае принцип коллективной родовой ответственности позволил бы уже давно, на заре истории человечества, навсегда очистить мир от негодяев.
Западный подход с его проповедью "компенсационной миграции" привёл к тому, что из стран третьего мира на Запад хлынули миллионы бездельников и антисоциальных особей, мечтающих без труда резко улучшить свой жизненный уровень, перейдя к жизни на западное пособие. При этом такое право признавалось за ними на государственном уровне, а любая критика подобного механизма преследовалась, в том числе и в уголовном порядке.
В конечном итоге общества стран третьего мира стали постепенно очищаться от адептов западного "благополучия на халяву". В мире за пределами Запада стал расти традиционализм. Рост традиционализма не является однозначно положительным явлением. Традиционализм бывает разным. Запрещённый в России ИГИЛ – тоже традиционалисты, равно как и ваххабиты, периодически пытающиеся устраивать теракты не только на Западе, но и у нас.
Однако мир разделился на сторонников традиционных ценностей, которые могут друг друга не одобрять, но поймут друг друга, даже если одни давно улетели в космос, а другие всё ещё барахтаются в недоразвитом феодализме, с тяготением к первобытной родовой общине, и на сторонников "нового мышления", чьи уравнительный потуги приводят к разложению общества и уничтожению национальной экономики. Ведь если можно не работать, а получать пособие, просто объявив себя каким-нибудь редким "краснокнижным" гендером, то культура производства быстро выродится.
Традицоналисты, хоть и с трудом, но могут договориться друг с другом, традиционалисты с нетрадицоналами никогда – они идеологически чужды друг другу больше, чем правоверный коммунист конца XIX века своему современнику-буржую.
Не удивительно, что потеряв идейную и экономическую привлекательность для населения стран третьего мира, Запад стал терять в этих странах и политические позиции. Поелику же "свято мест пусто не бывает", его место тут же заняли Россия и Китай, а за ними подтягиваются другие лидеры традиционного мира.
И вот, в тот момент, когда разложение Запада, влекущее потерю им позиций за пределами традиционного "первого мира" (обозначенного так в эпоху западного доминирования и европоцентризма) достигло апогея, когда об этом не говорит только ленивый, проблему, давно уже достигшую для Запада параметров катастрофы, заметил верховный представитель ЕС по иностранным делам и политике безопасности Жозеп Боррель.
Вернее как заметил? Один из ведущих чиновников ЕС уныло констатировал обвальное падение влияния ЕС в Африке и приход на место европейцев русских, китайцев и даже турок. Но дальше этой констатации еврочиновник не пошёл, о причинах геополитической катастрофы Запада не сказано ни слова. Боррель просто призывает своих коллег в ЕС "обеспокоиться" происходящим в Африке.
Ну обеспокоятся они, и что дальше? Войска туда не пошлёшь, а больше современны Запад ничего не умеет. Предки нынешних евроамериканцев обеспечивали своё колониальное доминирование за счёт местного населения. Германия формировала батальоны аскари, Франция опиралась на алжирских спаги, мароканских и сенегальских стрелков, Британия на сипаев и гуркхов.
Они служили, так как видели в своей службе возможность приобщиться к привлекавшей их тогда (ибо не входила в противоречие с традиционными ценностями, но давала более высокий уровень жизни) западной культуре. Сейчас их на Западе ничто не привлекает, Западу не на кого опереться в третьих странах, за исключением потенциальных релокантов, мечтающих ничего не делать и жить в своё удовольствие за счёт государства. Но релоканты при первой возможности релоциоруются, как релоцировалась в ЕС половина (если не две трети) Украины, а на территории самой страны остаются только те, кому Запад с его инклюзивностью разве что в страшном сне приснится.
Современные западные политики так и не смогли понять, что в своё время глобальное доминирование было достигнуто их предками не только и даже не столько за счёт грубой военной силы (без поддержки местных у Запада бы людей не хватило контролировать колонии), сколько за счёт обаяния высокой культуры и технических достижений.
Всего этого больше нет. Поэтому и борьба Запада за доминирование заранее обречена. Как отдельное государство, так весь мир можно покорить не завоеванием. Завоеванное долго не удержишь при помощи простого насилия, если не можешь провести полный геноцид местного населения, как индейцев в США, где они не были нужны с точки зрения интересов экономической системы. Для устойчивого покорения надо иметь поддержку хотя бы части местного населения.
Именно поэтому борьба Запада преступна. Воюя без всякой надежды на победу, Запад только множит страдания свои и чужие, продлевая агонию изжившей себя системы. Кровь, проливаемая за интересы Запада, проливается напрасно, потому что Запад не осознаёт своих истинных интересов, лежащих в плоскости возвращения в нормальную цивилизацию.
Боррель, конечно, может и дальше страдать и удивляться, но лучше бы он сдавался. Для всех лучше, для Запада тоже.
Я Ватник разная политота
Убийственная жажда власти
Стремление к власти редко свойственно человеку, достигшему в каком-то деле профессиональных высот. Как и большая часть руководящих нами инстинктов, это связано с древнейшими архетипами сознания.
Лучший кусок добычи и лучшее место у костра получал самый успешный охотник, в то время как тем, что мы называем административной властью, в родоплеменном образовании (политической власти тогда не было за неимением государства) наделялись либо женщины, чей труд (собирательство) не требовал надолго отлучаться от дома, либо старейшины, не способные ходить на охоту сами, но обладавшие хозяйственным опытом и передающие следующим поколениям рассказы о деяниях предков, которым впоследствии при перерастании родоплеменных групп в племенные союзы и союзы племён предстоит стать эпосом, консолидирующим первобытные племена в первые народы и первоначальную государственность.
Но это будет потом. В начале же начал у людей нет ни обладающих политической властью военных вождей, ни шаманов. Есть только старые и слабые, которым, пока молодые и сильные на охоте, поручено следить за порядком: чтобы дети не разбегались далеко и не попадали в лапы хищников, чтобы костёр не погас, заодно каких-нибудь плодов и травок к возвращению охотников с добычей, составляющей основу рациона, подсобрать. В этом и заключалась первобытная «власть», дававшаяся в нагрузку к основному занятию.
Если впоследствии лучший воин, становясь военным вождём, мог рассчитывать, помимо почёта и уважения, ещё и на дополнительную долю в военной добыче (в качестве «платы за работу»), то первобытные администраторы не получали ничего, кроме дополнительной ответственности.
Профессионал, достигший в своём деле успехов, — человек, ответственный по определению. Он и к власти относится как к ответственности. А зачем ему дополнительная ответственность, если он уже состоялся в профессии?
Поэтому приход профессионала к власти возможен как естественный профессиональный рост в отдельных видах деятельности (например, в силовых структурах или в других жёстко структурированных иерархических системах) либо в качестве случайности: призыв народа или выдвижение предыдущей властью — предложение, от которого невозможно отказаться.
Стремление к власти как таковой, власти ради власти, свойственно людям инфантильным, ставящим телегу впереди лошади и воображающим власть источником почёта, хоть на самом деле в здоровом обществе почёт является источником власти. Но ещё больше к власти стремятся те, кто себя в этой жизни не нашёл, не стал профессионалом, не умеет ни делать руками, ни думать головой, ни хотя бы дрыгать ногами (петь/плясать/развлекать) — люди, для которых власть — способ, во-первых, доказать всем, «не ценившим» свою состоятельность, во-вторых, источник благополучия, которого не удалось достичь ввиду несостоятельности на профессиональном поприще.
Инфантильное стремление к власти опасно, поскольку если оно не проходит вместе с детством, то становится источником классических «-измов», каждый из которых призван облагодетельствовать человечество, но всегда начинает с уничтожения неправильных и несогласных. Когда же дорога к «светлому будущему» наконец очищена, выясняется, что идти по ней уже некому, да и само будущее какое-то не такое, как мыслилось вначале — гораздо тусклее.
Но инфантилизм проходит с возрастом, а те, кто остаётся вечным романтиком, плохо приспособлены к реальной жизни. Они могут влачить жалкое существование Акакия Акакиевича, могут героически погибать в борьбе, как ставший Оводом Артур Бертон, но реализация даже захваченной власти — системная работа, выливающаяся в скучное администрирование, — для них каторга. Поэтому разного рода Че Гевары и скачут из революции в революцию, пока не погибнут. Потому революции и пожирают своих детей, что инфантильные романтики, будучи по природе своей разрушителями (они хорошо знают, от чего хотят избавиться), не способны что-либо долговременное создать.
Светлое будущее для них символ, а не чёткий проект. К тому же они всю жизнь положили на борьбу с государством «старого режима», которое и лежало камнем на их столбовом пути к всеобщему счастью. Но государство — это всегда бюрократический аппарат. Именно с ним они и боролись, именно он был их врагом. Теперь же им самим надо становиться бюрократами, что они воспринимают как перерождение революционеров и начинают свирепо бороться против «перерожденцев» в своих рядах. Однако чем дольше они борются с бюрократией, тем менее упорядоченной становится жизнь. В конце концов они надоедают массам своей бесконечной революционной экзальтацией, поиском врагов, стремлением разрешить любое противоречие убийством несогласных. И массы отправляют их самих на гильотину, ставя точку в революции и через термидор, а иногда и реставрацию, переходя к национальному компромиссу и возрождению государственности (если ещё осталось что возрождать).
Но эти восторженные романтики, при всей их опасности для общества и государства, — чепуха по сравнению с маргинальными прагматиками — ленивыми бездельниками, для которых власть является прикрытием их непрофессионализма. Революционные романтики, при всём связанном с ними негативе, выполняют также полезную функцию. Они своего рода «санитары политического леса»». Они не дают власти коснеть, заплывать жиром и замыкаться в себе, отрываясь от народа, забывая о его повседневных нуждах, становясь самодовлеющей и самовоспроизводящейся силой. Эвентуальная угроза бунта заставляет работать механизмы самоочищения внутри власти. Поэтому в умеренном количестве революционные романтики должны присутствовать в обществе (как некие вещества в организме, которые в умеренной дозе — лекарство, а при её превышении — смертельный яд).
Но рвущиеся к власти ради денег, почёта и возможности что-то кому-то «доказать» непрофессионалы, при всём их сиюминутном хуторском прагматизме, позволяющем эффективно плести интригу против своих занятых работой коллег, — наиболее опасный сегмент общества. Он бесполезен, но от него нельзя избавиться. Формально закон они не нарушают — стремиться к власти никому не запрещено. Извести их при помощи внесудебной репрессии не получается даже у революционеров, поскольку их в любом обществе слишком много. Главное же, они практически неотличимы от обычных честных мещан, которых не интересует ничего, кроме налаженного быта. Разница лишь в том, что обычный мещанин, достигнув уровня благополучия «как у всех», останавливается и начинает наслаждаться упорядоченной жизнью, а гипермещанствующий непрофессионал продолжает страдать оттого, что у соседа автомобиль новее, квартира больше, яхта длиннее, что у кого-то есть личный самолёт, а у него нет и т. д. Свой жемчуг для него всегда слишком мелок.
Приходя к власти, гипермещанствующий непрофессионал начинает рассматривать всё государство как свою личную собственность и стремится утвердить себя в статусе абсолютного хозяина. В маленьких странах это выражается в буквальной концентрации собственности в руках диктатора, в больших, с более сложной экономикой, диктатор удовлетворяется формальным признанием со стороны владельцев собственности своего подчинённого положения и его права распоряжаться их заводами, дворцами и банковскими вкладами через их голову. При этом диктатор не направляет присвоенную собственность на реализацию государственных программ, то есть речь не идёт о её национализации или социализации, а просто становится верховным потребителем, причём потребителем ненасытным.
Результатом становится прогрессирующее обнищание масс и развал государства. Всё это открывает дорогу революционным романтикам. Если в такой ситуации они не появляются, то государство быстро сгнивает дотла. Если появляются, то через кровь и разрушения революции общество очищается и, ликвидировав революционных романтиков, после того как те ликвидировали гипермещанствующих прагматиков, возвращается к нормальному развитию.
Таким образом, две эти общественные группы балансируют друг друга. Пока баланс между революционерами и гипермещанами сохраняется, а сами они являются маргинальными группами на обочине общественной жизни, государство прочно стоит на ногах и динамично развивается. Как только баланс нарушается в чью-либо пользу, начинаются великие потрясения.
Но бывают ситуации хуже некуда, ситуации безвыходные, когда спасение может прийти только снаружи, ибо изнутри спасать больное общество некому. Это ситуация, когда гипермещане и революционные романтики вступают друг с другом в противоестественный союз. Если от союза лошадей и ослов рождаются мулы и лошаки, то от этого союза вообще ничего не родится, а платой за противоестественное удовольствие участников становятся смерть и разрушение вначале собственного государства, а затем всего, до чего они дотянутся. Механизм балансирования разрушительных сил прекращает работу, а их взрывная сила, соединившись, даёт кумулятивный эффект.
Именно это объединение двух разрушительных сил мы видим сейчас на Западе, где леволиберальные революционные романтики одновременно являются абсолютными непрофессионалами, способными удовлетворить свои амбиции, лишь добившись власти и заставив остальное общество следовать своим бредовым идеям. Прокравшись во власть под прикрытием благополучных десятилетий, либеральные леваки вцепились в неё, как клещ, и готовы к внешним и гражданским войнам, лишь бы её не отдать. Ибо тогда, с потерей власти, станет очевидна их полная идейная и практическая импотентность, приведшая их общества и государства в состояние системного кризиса из которого уже невозможно выйти без огромных материальных потерь.
Но эти всё же на деле являются гипермещанами, только прикрывающимися революционной фразой. Поэтому и «революционеры» у них карманные — всякие экологические, гендерные и прочие извращенцы + мигранты, то есть зависимая и легко управляемая толпа политических зомби.
На Украине этот западный принцип страстного слияния во власти абсолютных общественно-политических противоположностей привёл к ещё более печальному концу. Там захваченная гипермещанами ещё в начале 90-х власть осознанно пошла на союз с революционными романтиками, выбрав себе в качестве попутчиков радикальных националистов, быстро сделавших последний шаг к нацизму.
Майдан в этой системе оказался псевдопереворотом против самих себя. Главные гипермещане, включая все олигархические семьи, остались при власти. Но, прикрывшись революционной (националистической) фразой, получили «право» на революционную репрессию — внесудебное физическое подавление и уничтожение политических противников.
Как переворот майдан был ориентирован не внутрь страны, а вовне. Союзной власти гипермещан и нацистов несла реальную угрозу усиливающаяся Россия, имевшая на Украине многочисленные экономические интересы и интересы безопасности и заинтересованная в нормальном функционировании украинского государства, каковое нормальное функционирование не оставляло места во власти ни гипермещанам, ни революционным нацистам. Устраняя «многовекторные» власти Кучмы и Януковича, евроамерикано-украинский союз гипермещан с революционерами устранял смертельную опасность для своей власти. «Многовекторность» предполагала наличие и российского вектора также, который, по мере укрепления российской и ослабления западной систем, становился для последней неприемлемым, ибо постоянно создавал силы, способные и желающие западную систему сломать (а точнее, вернуть её в естественное состояние).
Нацистское революционное «право на подавление» противников переворота надёжно гарантирует неприкосновенность гипермещанской власти. Более того, в момент обострения противоречий между нацистской и гипермещанской составляющими был найден выход в персональном сращивании.
Что такое Зеленский? Изначально не нацист и не гипермещанин. Состоявшийся комик-профессионал, которого пригласили сыграть президента без декораций в реальной жизни. Он взялся за это, но быстро выяснилось, что роль выше таланта, она поглотила его полностью, он стал рабом роли. В этот момент из профессионального комика он стал непрофессиональным политиком. Поскольку же он изначально не принадлежал ни к одной из слившихся в экстазе противоположностей, гипермещанство в его лице прекрасно ужилось с нацизмом. Это единственный случай, когда союз гипермещан с нацистами дал своего «мула» (или «лошака»).
Тот факт, что они уже начали давать потомство, свидетельствует об окончательной обречённости украинского государства. Зомби начинают размножаться только там, где людей не осталось и их численность больше не может механически прирастать за счёт превращения людей в зомби.
Поэтому мы и видим, что в Европе и США, где гипермещане лишь прикрываются революционной фразой, искусственно революционизируя от природы нереволюционные слои общества, есть сильная оппозиция разлагающим государства диктатурам. Кое-где она даже победила, а во многих странах сделала серьёзную заявку на победу в борьбе с диктатурой псевдореволюционных гипермещан. На Украине же, где «скрещивание ужа с ежом» прошло полностью и до конца, вплоть до рождения жизнеспособного гибрида в лице Зеленского, никакой жизнеспособной оппозиции не осталось. Недовольные недовольны, но организованно выступить не могут. Государственность как определённый функционал, по сути, уже давно исчезла, осталась лишь машина грабежа, для которой любое государство маловато и которой (как кадавру Стругацких), если дать выжить и укрепиться, блага всего мира будут недостаточны для удовлетворения эсхатологического голода.
Мы имеем дело с состоящим из человеческой плоти абсолютно нечеловеческим образованием, своего рода новой формой жизни, случайно зародившейся в результате проливания жидкости из перестроечной пробирки в кипящий западный котёл. Произошедшие реакции необратимы. Часть людей, попавших в эту ловушку, ещё можно спасти, но систему надо уничтожить.
Она не может существовать, не пожирая всё вокруг и не превращая весь мир в себя. Сохранившаяся случайно капля всё равно будет стремиться стать океаном и залить всю планету. Так что или она, или мы.
Но ещё раз подчеркну, что, стремясь к уничтожению системы, нельзя чохом записывать в систему всех оказавшихся в её власти людей. В том-то и проблема, что, для того чтобы самим не повторить путь Украины, людей необходимо бережно сортировать, отделять зёрна от плевел, тех, кого можно вылечить — лечить. Эту систему можно победить только так, только взорвав её построенное на страхе и подавлении внутреннее единство. Жаждущих власть нельзя победить ещё большей властью. Именно гиперболизация, абсолютизация значения власти и привела к появлению украинской системы (или антисистемы).
Абсолютизацию власти можно победить только абсолютизацией трансграничного общественного единства людей, желающих вернуть своим странам нормальные системы управления. Ставка антисистемы на обезличенную власть бьётся только ставкой на личность как элемент общественного единства. Иначе из убитого дракона родится такой же дракон, только крупнее и опаснее.
https://alternatio.org/articles/articles/item/130151-ubiystvennaya-zhazhda-vlasti
