#политика

Шоу фантазёров, или Всеукраинский конкурс «Брехло-2019»

Встречи Порошенко во время предстоящего визита в Париж и приезд канцлера Германии Меркель в Киев в контексте предстоящих на Украине выборов являются своего рода неформальным кастингом кандидатов в президенты. Впрочем, кроме антироссийской риторики, ни сам П. Порошенко, ни нынешний лидер предвыборных рейтингов Ю. Тимошенко ничего позитивного западным кураторам предложить не могут. А потому всем украинским кандидатам придётся действовать как обычно – бессовестно лгать.

Из ленты новостей.

Да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь.

Н.В.Гоголь, «Ревизор».

Ведущий

Державы разные на свете.

У каждой власти свой талант.

Израиль! Думают о детях.

У КПК – глобальный план:

Китай, как лидер всей вселенной.

Берлину нужно непременно,

Чтоб «Оппель» покорил весь мир.

А в Украине власть другая –

Ест шоколадки и зефир.

Народ в сердцах её ругает

И вспоминает её мать,

Но вот таланта не отнять –

Умеет уникально лгать.

На сцене вспыхивает надпись: «Всеукраинский конкурс "Брехло-2019"». Сверху, словно с небес, в зал спускаются Трамп, Меркель и Макрон.

Ведущий

На кастинг брехунов при власти

Явилось славное жюри!

Прошу садиться! Здрасьте! Здрасьте!

Месье Макрон, как Тюильри?

Вам, мастерам двойных стандартов,

И, грубо скажем, трындежа,

Как говорится, в руки карты!

Вот первый мэн идёт, дрожа.

На сцене появляется первый участник кастинга – Порошенко. Он одет в облегающую жёлтую футболку и голубые панталоны.

Ведущий

Как звать, май френд?

Порошенко (смущаясь)

Май нейм из Петя.

Меркель

Я! Я! Петро! Он транш просил.

Макрон

Какой шарман штанишки эти!

Порошенко

За это, пане, вам мерси.

Трамп

Ну! Удивляйт своим талантом!

Меркель

Яви нам, Петер, прыть свою!

Порошенко (сделав честные глаза)

За трезвость я, паны и пани!

И тридцать лет уже не пью.

Жюри и зрители заливаются смехом.

Порошенко

Ещё создам я церковь, лично,

Примерно к марту, без проблем.

Меркель

Майн гот! Он брешет необычно!

Макрон

Раскол! Шарман!

Трамп

Создашь? Зачем?

Порошенко

Но вы же сами приказали…

Трамп досадливо крякает. Зрители свистят.

Ведущий

Я тишины просил бы в зале!

Наш кастинг должен быть в тиши.

(к Порошенко)

Давай, Петро, ещё бреши!

Порошенко

Да! Только не сочтите бредом:

В делах моих не всё ажур.

Я, если честно, очень беден…

Жюри (одновременно)

Ну это, Петя, чересчур!

Конкурсант Пётр Порошенко печально уходит. На его месте возникает ЮлияТимошенко.

Тимошенко (глядя вслед конкуренту)

Даже стрындеть ты не умеешь!

(к жюри)

Скажу, панове, о себе:

Степан Бандера всех милее,

Он был всегда в моей судьбе.

Во сне придёт ко мне, бывало,

Глаза холодные как сталь.

А я нарежу ему сала

И тихо говорю: «Зиг хайль!»

Меркель (встрепенувшись)

Фашизмус? Найн!

Тимошенко

Конечно, фрау!

Какой же на фиг здесь фашизм?

Свои идеи с полным правом

Могу назвать «патриотизм»!

(достаёт брошюрку)

Вот «Новый курс»! В нём враг – Россия.

Но стоит выбрать вам меня,

А дальше, что б вы ни просили

(Большая просьба иль фигня),

Исполню с мыслью о народе,

А он увидеть будет рад

Ракеты НАТО в огородах

И Крым, вернувшийся назад…

Ведущий (перебивает)

Мадам, простите, время, время!

Ещё желающих толпа.

Тимошенко (ведущему злобно)

Ещё попляшешь, сучье племя!

(к жюри с улыбкой)

Всё будет ок! Месье, n'est ce pas?*

Появляется Анатолий Гриценко весь в орденах неизвестных стран.

Гриценко

Меня продвинул друг мой Витя.

Он был и вам когда-то друг.

Вы мне на руки посмотрите!

Неведом мне такой недуг,

Как воровство, к примеру, танков

Или железных кораблей.

В зале слышится смех и свист.

Трамп

Вот симпатичный экземплярчик!

Что ж, продолжай, сынок, о’кей!

Гриценко

Так я же ваш! Я буржуинский!

Летал к вам в school за океан!

Супруга служит журналисткой,

И признаётся number one.

В смысле, недорого за слово

Она берёт в своей газе…

Ведущий (перебивает)

Пан Анатоль! Реклама снова?

С женой достали всех уже!

Вон дел брехливых юный мастер

Копытом бьёт из-за кулис!

Трамп

Да не тяните бл..ский кастинг!

Двоих давайте сразу, плиз!

На сцену выбегают Святослав Вакарчук и Владимир Зеленский. Они попеременно поют.

Вакарчук

Имею я не только голос,

Но также мощный интеллект!

Макрон

Уж лучше петь шансоны голым!

Меркель

Я! Был бы посильней эффект!

Зеленский

Меня в элиту вы примите!

Анжелочка, их либе дих!

Ведь я не клоун, а политик!

Хотя различий никаких.

Ведущий (кричит за кулисы)

Давайте новых фантазёров!

И держим, держим, хлопцы, темп!

Выходят Юрий Бойко, Сергей Лёвочкин и Вадим Рабинович.

Бойко, Лёвочкин, Рабинович

О, майне геррн! Позвольте хором:

В Украйне нет запретных тем!

Мы – оппозиция! И что же?

Нас не сажают и не бьют.

Мы власти в Раде чуть поможем –

И с нашим бизнесом всё гут!

Мы, неподкупные, поверьте!

У нас есть совесть, видит Бог.

Ведущий

Вот тут фантазии умерьте!

Пора нам подводить итог.

На этих словах в углу сцены начинают обиженно вопить не успевшие выступить Яценюк, Ляшко и Садовый.

Яценюк

За вас я принял кулю в лоба!

Ляшко

Я ради вас не пед..аст!

Садовый

Не верьте, люди! Брешут оба!

Я мусор вывезу для вас!

Внезапно над залом появляется волшебный дирижабль. Жюри быстро поднимается по верёвочной лестнице, и дирижабль исчезает в небе.

Ведущий (машет платочком)

Что ж, будем ждать, пока панове

Укажут супер-брехуна!

Он будет лидером нам новым,

Его полюбит вся страна.

А, впрочем, лгу ведь я безбожно!

Плевать ему все будут вслед.

Но дать другого невозможно,

Честнее дать – себе дороже,

Другого у хозяев нет!

В ОБСЕ опровергли ложь российских пропагандистов о возможном визите делегации в оккупированный Крым

Впервые в новейшей истории Русский народ признан "государствообразующим" — официально

Об этом говорится в Указе президента об утверждении Основ государственной политики в области исторического просвещения в соответствии с Федеральным Законом "О стратегическом планировании в РФ".
Россия названа "государством-цивилизацией" (особый культурно-исторический феномен).
"Россия — великая страна с многовековой историей, государство-цивилизация, сплотившее русский и многие другие народы на пространстве Евразии в единую культурно-историческую общность и внесшее огромный вклад в общемировое развитие. В основе самосознания российского общества лежат формировавшиеся и развивавшиеся на протяжении всей истории России традиционные духовно-нравственные и культурно-исторические ценности, сохранение и защита которых являются обязательным условием гармоничного развития страны и ее многонационального народа, неотъемлемой составляющей суверенитета Российской Федерации".

Мир Запада

Недавно президент Финляндии в очередной раз сообщил, что, с точки зрения наших западных «друзей и партнёров», путь к миру на Украине лежит через войну. Уверен, что многие моментально захотят обыграть это высказывание, вспомнив оруэлловское: «Война — это мир, свобода — это рабство, незнание — сила». Данная максима действительно полностью описывает киевский режим.

Но есть нюанс — она полностью описывает любой тоталитарный режим, в том числе и те из них, которые многие в нашем обществе по инерции продолжают считать исключительно прогрессивными и полезными. Все тоталитарные режимы провозглашают своей целью стремление к миру, но, чтобы мир наступил, необходимо вести войну за бесклассовое «светлое будущее всего человечества» или за господство «высшей расы», что сторонники расовой теории и считают светлым будущим всего человечества, или ещё за что-то (например, за «права меньшинств»), но воевать обязательно надо сейчас, чтобы кому-то было хорошо потом (может быть, было).

Точно так же с точки зрения тоталитарного режима ради грядущей свободы всех и каждого (в том виде, в каком свободу понимает тоталитарный режим) нынешние поколения должны пойти на самоограничения, согласившись отказаться от конкретных личных прав ради абстрактного общественного блага. Люди должны отдать себя в рабство идеологам, которые придумали какой-то формат «светлого будущего», который почему-то никак не может родиться сам и его необходимо, напрягая все силы, «строить», вместо того чтобы просто жить.

Незнание же — извращённое представление о своём прошлом, в котором одни лишь «свинцовые мерзости», — единственное, что оправдывает существование тоталитарного режима. Любой тоталитарный режим подаёт себя не как изобретение больного разума политических маргиналов, но как «ответ общества» на якобы совершённые против него «преступления». В идеале тоталитарный режим убеждает общество, что в прошлом у него не было вообще ничего хорошего, только с приходом режима забрезжил «луч света в тёмном царстве». Тоталитарные режимы попроще удовлетворяются тем, что убеждают общество, что если в прошлом у него что-то хорошее и было, то хорошего всё равно было мало и уж точно никогда не было ничего лучше тоталитаризма.

В этом плане незнание действительно сила, служащая фундаментом тоталитаризма. Обратите внимание, что, если сторонника тоталитаризма любого толка иногда ещё можно при помощи неопровержимых фактов убедить в том, что защищаемый им режим совершал многочисленные преступления, он не откажется от поддержки режима, а просто заявит вам, что остальные были ещё хуже. Опираться он при этом будет не на факты, а на собственную уверенность в том, что оберегаемый им режим — единственный путь человечества к счастью, а кто с этим не согласен — враг то ли одного какого-нибудь народа, то ли всего человечества. Ну а если не сознательный враг, то либо глуп и не читал те три лозунга, которые за всю свою жизнь смог прочесть адепт очередного тоталитаризма, либо «куплен врагами» (олигархами, «рептилоидами», «тайным мировым правительством» и т. д.).

Так вот, во всей сегодняшней ситуации важнейшим является тот факт, что тоталитаризм не ограничивается одним конкретным режимом или одной конкретной идеологией. Тоталитаризм является широко распространённым политическим извращением, имманентным любому режиму и любой идеологии. Тоталитаризм бывает левым и правым, консервативным и либеральным, даже анархисты, отрицающие любую власть, бывают абсолютно тоталитарны в своём стремлении любую власть уничтожить.

Поскольку уничтожение власти как аппарата насилия невозможно без создания альтернативного аппарата насилия (только более мощного), борцы с режимом всегда создают ещё худший режим подавления прав и свобод, который практически никогда не демонтируют после своей победы. Он оказывается слишком для этого эффективным и, если создатели решаются на попытку демонтажа, с удовольствием пожирает своих создателей, начиная работать уже не на идею (пусть и завиральную), а на сохранение власти за аппаратом тоталитарного режима.

Политика априори иерархична. В простейшем приближении её можно сравнить со спортом. Один имеет чемпионские данные от рождения, а другой, как ни бейся, никогда его не превзойдёт. Это несправедливо, но чемпионом, при прочих равных, всегда будет тот, у кого данные лучше. Поэтому будущих чемпионов и отбирают ещё в раннем детстве на основании имеющихся данных и изначально уделяют им большее внимание, чем остальной группе малоперспективных, из которых в лучшем случае половина с трудом выполнит норму кандидата в мастера, а остальные и вовсе постепенно разбредутся без серьёзных успехов.

В политике также есть люди, предрасположенные к этому роду занятий изначально, от рождения. Из них рождаются великие политики, хоть не все они идут в политику, многие, понимая уровень опасности и неблагодарности этого занятия, предпочитают оставаться наблюдателями, консультантами, комментаторами. Многие из тех, кто в политику всё же пошёл, мечтая послужить обществу, в конечном итоге разочаровываются в этой идее и начинают работать просто на удержание власти. Это не всегда плохо, но всяко хуже, чем стремление облагородить политику, так как предполагает союз с людьми недостойными, идущими в политику ради денег и почёта, благодаря которым и родилось утверждение, что политика — грязная штука.

В целом, наблюдая иерархичность политики, но также видя, что значительное количество людей, делающих политические карьеры, являются лично морально нечистоплотными, а зачастую и весьма ограниченными интеллектуально, общество легко соглашается с идеей тоталитаристов любого толка, утверждающих, что имеющиеся в наличие политики настолько недостойны, что для всеобщего (или хотя бы общенационального) счастья их и убить не жалко вместе с их сторонниками. Потом, правда, сторонников, подлежащих ликвидации или ущемлению в правах, оказывается неожиданно много, и начинается гражданская война.

Но тогда уже бывает поздно, и жалобное блеяние сторонников тоталитаризма «мы не думали, что будет так!» или даже «мы раскаялись, мы теперь против этого тоталитаризма, который оказался плохим, но за какой-нибудь будущий тоталитаризм, который будет обязательно хорошим!» никого уже не впечатляет. Тогда уже судьбу государства и общества решают в окопах совсем другие люди (как правило, к тоталитаристским опытам непричастные — просто подчиняющиеся любой власти), а бывшие «звёзды майдана» работают «волонтёрами» и льют крокодиловы слёзы о «наших мальчиках», которых сами же и загнали в окопы.

Но они искренне считают, что они-то здесь ни при чём, «вот если бы власть сразу была потвёрже и начала войну пораньше!» Круг замыкается, и сторонники тоталитаризма вновь приходят к войне как к необходимому условию мира.

Мы сейчас воюем с Западом не потому, что они нас не любят (они и раньше не любили, но мы не воевали, а торговали) и не потому, что у них процветают ЛГБТ-ценности. Разные меньшинства, включая все виды и подвиды извращенцев, там давно уже себя прекрасно чувствуют и даже не один десяток лет задают тон в моде, в культуре, в искусстве. Даже борьба за рынки сбыта относительно вторична: на данном этапе конфронтация уже достигла такого уровня, когда коллективный Запад, включая главных бенефициаров системы, больше теряет (как в плане доходов, так и в плане общественной стабильности и личной безопасности) от войны, чем потерял бы изначально, согласившись на компромиссный мир.

Мы воюем потому, что западный левый либерализм давно выродился в тоталитаризм, причём самое опасное — в политидеологический тоталитаризм, когда все идеологии отрекаются от своей сути ради сохранения частицы власти. Посмотрите на любую западную страну: создаются коалиционные правительства, в которых христианские демократы (консервативные клерикалы — крайний правый фланг перед самым правым радикализмом — фашизмом) спокойно соседствуют с либералами, зелёными, розовыми и даже густо-красными либеральными леваками, совместно выступая против правых и левых консерваторов, называя их фашистами и нацистами.

Притом что правые и левые консерваторы — это скорее центр нынешних политических систем — точка их баланса. Партии, находящиеся в этой точке, стремятся уравновесить общество на базе разумного компромисса. А вот системные для нынешнего западного общества «толерантные» партии как раз и проповедуют тоталитаризм хуже, чем фашистского и нацистского толка, так как он, как было сказано выше, служит одной сверхидее — сохранению у власти и при финансовых потоках нынешних насквозь коррумпированных партийно-политических элит Запада. Сам факт их сохранения у власти провозглашается благом для общества, а гипотетическая возможность прихода к власти консервативно-демократической оппозиции объявляется катастрофой, для борьбы с которой все средства (включая гражданскую и даже мировую войну) хороши.

Вот этот-то современный западный тоталитаризм с нами и воюет. Поэтому вдруг и выяснилось, что левые и правые движения в России (и даже либералы) раскололись на тех, кто за свою страну и поддерживает её во всём, и тех, кто за глобальную тоталитарную империю Запада. И в одном и в другом лагере оказались и левые, и правые, и либералы: выбор прост — ты либо за дистиллированный лево-либеральный тоталитаризм, по сравнению с которым даже нацизм и фашизм прошлого века могут показаться человеколюбивыми системами, либо против, и тогда ты на стороне тех сил, которые объединились с Россией и Китаем в противостоянии западному универсалистскому тоталитаризму ради того, чтобы расцветала тысяча цветов.

Всего этого ни президент Финляндии, ни другие западные лидеры не говорят. Возможно, некоторые из них всего этого и не понимают. Но выводы, которые они оглашают без теоретического обоснования, абсолютно правильны: путь к миру (и не только на Украине, но во всём мире) лежит через войну. Потому что для западного тоталитаризма «война — это мир». И, как свидетельствует опыт прошлых и нынешних тоталитаризмов, без поражения на поле боя уходили только те из них, которые внезапно обнаруживали, что им просто не с чем выйти на это поле боя.

Пока Запад может воевать, он будет воевать. Западные тоталитаристы уже добились от своих обществ пару лет назад совершенно невозможного — там на полном серьёзе ведётся дискуссия о целесообразности непосредственного вовлечения Запада в войну с Россией. И не стоит себя успокаивать тем, что большинство пока против. Во-первых, это уже незначительное большинство, которое завтра может стать меньшинством. Во-вторых, ещё три-четыре года назад самый отпетый русофоб мог рассуждать о войне с Россией только перед украинской аудиторией и то без особого успеха.

Они потому и пытаются удержать украинский режим на плаву ещё хотя бы год, что поняли — сейчас им не с чем выходить на бой с Россией. Есть только ядерный аргумент, но он обеспечивает моментальную ядерную ничью, а никак не победу в войне на истощение, которую они же развязали. По оценкам, которые озвучивают западные политики и эксперты, коллективный Запад считает, что может подготовиться к конвенционной войне с Россией к 2026–2027 году. Всё это время кто-то должен держать фронт. Без Украины всего, что готова Европа без США бросить на фронт прямо сейчас, недостаточно для гарантированного его удержания столь долгое время.

Поэтому идут уже не просто разговоры об отправке западных контингентов на Украину, но подготовка самих контингентов, поэтому и усиливается провокационная активность проамериканских сил на наших границах (особенно на северо-западе), имеющая целью как можно быстрее втянуть новые страны в войну против России. Поэтому и пытаются европейцы найти способ увеличить мобилизационный потенциал режима Зеленского, не только поощряя его мобилизовывать женщин и подростков, но и изыскивая возможность поставить под ружьё миллионы украинцев, сбежавших от войны в ЕС.

Поэтому Россия, в свою очередь, стремится добить Украину в этом году, пока не появились новые желающие умереть за «великую идею» либерального тоталитаризма. Если Украина умрёт раньше, чем созреет для войны следующий идиот (или коалиция идиотов), Западу придётся смириться с теми условиями мира, которые ему продиктуют на руинах Украины: ему просто нечем будет воевать.

Как было сказано выше, тоталитаризм, проигравший на поле боя или обнаруживший, что ему не с чем выходить на бой, гибнет, ибо лишается привлекательности единственно верной и всепобеждающей идеи. Проигравшая идея не может быть единственно верной. Неспособность Запада воевать равна его проигрышу. Причём не проигрышу в кампании, а проигрышу всемирно-историческому. Он ещё будет сопротивляться и ещё много вреда принесёт, но процесс внутреннего распада начнётся и будет неостановим.

Поэтому они и говорят хором, что поражение на Украине для них — катастрофа.

https://alternatio.org/articles/articles/item/133242-mir-zapada

Раскол Европы на руинах Украины

Восточноевропейские политики и публицисты, пытаясь достучаться до своих западноевропейских коллег, активно используют тезис, согласно которому Восточная Европа никогда не простит Западной российской победы на Украине. Я уже встречал в российских сетевых СМИ насмешки над сверхамбициозными восточноевропейцами. Мол, нашли чем пугать своих хозяев, с рук которых едят — обидятся они, не простят. Но это не такая простая тема, как кажется на первый взгляд.

Дело в том, что не только в России, но и в Западной Европе давно разучились понимать тонкую душевную организацию лимитрофов. Отсюда многие, как наши, так и евро-американские ошибки в общей оценке геополитической обстановки. Для нас эти ошибки были не столь фатальны, как для Запада, поскольку Россия, волею судеб и ошибок, совершённых позднесоветским и раннероссийским руководством, на долгие годы оказалась в геополитическом одиночестве и могла надёжно рассчитывать только на себя. Предполагаемая позиция лимитрофов принималась во внимание в качестве определённого диапазона вероятностей, который мог улучшить общее положение России, а мог ухудшить, но не мог его кардинально изменить.

В свою очередь наши евро-американские оппоненты всерьёз рассчитывали на гиперактивную антироссийскую позицию лимитрофов, которых только спусти с поводка, и они бросятся Москву штурмовать. И просчитались. Выяснилось, что шуметь лимитрофы готовы, готовы даже двигаться на Москву в обозе (а особо рьяные и в авангарде) натовских армий. Но самостоятельно они ни воевать за Запад без Запада, ни, тем более, финансировать такую войну не планируют. Они видят себя в роли посредников, транзитирующих Украине западную помощь так, чтобы немного прилипало к их рукам и передающих украинские требования на Запад в гипертрофированном виде, чтобы тот давал больше, чем Киев может переварить (чтобы излишки оставались у лимитрофов).

Такая позиция лимитрофов резко увеличила нагрузку на коренные экономики Запада, снизила нагрузку на Россию и предопределила конечное поражение Запада в кампании, которая виделась ему как лёгкая прогулка — финансово-экономический блицкриг, с последующей оккупацией руин взорванной изнутри России военно-полицейскими силами лимитрофов, под чутким руководством настоящих белых господ с коренного Запада. Запад сегодня тоже склонен считать стенания лимитрофов блефом, направленным на выдавливание из него дополнительных ассигнований и военных контингентов для размещения в Восточной Европе. Доля правды в такой оценке есть, но она лишь процентов на пять отражает действительность. Остальные 95% это то самое, что лимитрофы называют «не простим». И что Запад не может понять: «как не простят, если они до дрожи в коленках боятся Россию и не мыслят своё существование без опоры на Запад?»

В своё время позднесоветское и раннероссийское руководство также не понимало своих социалистических солагерников и постсоветских соседей, которые тоже объясняли, что «не простят» СССР «перестройку», а России сосредоточенность на собственных проблемах. До сих пор подобные заявления отдельных пророссийских лимитрофов вызывают в российском обществе скачки с хохотом. Между тем суть явления давно уже ясна и заключается она отнюдь не в обидах или прощениях. Дело в том, что общество великих держав с глобальными интересами, обладает имперским мышлением, которое коренным образом не совпадает с местечковыми ценностями лимитрофов. Грубо говоря, там где империя напрягает все силы, чтобы выстоять и победить, лимитрофы радостно сдаются и потом столетиями хвастаются тем, что сохранили свои кукольные города и не пожертвовали ни одним своим солдатом. Лимитрофу всё равно, кто им управляет. Если правитель не планирует учинить геноцид населения лимитрофа и не грабит его при помощи запредельных налогов, то смена хозяина никак не сказывается на образе жизни лимитрофного населения. Более того, жизнь может ещё и улучшиться.

Например, Чехия процветала при императоре Рудольфе II Габсбурге, сделавшим Прагу на долгие годы своей резиденцией. Соответственно, именно в Чехии император, его двор и прибывающие ко двору иностранные послы и имперские князья тратили деньги, получаемые со всей империи. Та же Чехия, сдавшись в 1938–39 годах германскому рейху, избежала ужасов войны, а оккупационный режим в Протекторате Чехии и Моравии был куда мягче, чем в генерал-губернаторстве (бывшей Польше, которая пыталась воевать). Причём таковым он остался даже после убийства Рейнхарда Гейдриха, а при нём Чехия в принципе жила не хуже германских провинций, а с учётом отсутствия мобилизации на фронт, даже и лучше. В 1945–48 годах та же Чехия получила все бонусы от СССР, оказавшись под его крылом и спокойно (без сопротивления) сменив общедемократическое правительство на чисто социалистическое. Наконец, в 1989 году, чехи вновь сменили хозяев и, наряду с поляками состригли больше всего бонусов с ЕС и НАТО. Пожалуй, даже больше, чем поляки, поскольку чехи в принципе не тратились на противостояние России, а только зарабатывали. И так происходило по всей Восточной Европе. Эта всегдашняя готовность лимитрофов сменить хозяина всем хорошо известна, но есть нюанс, на который практически не обращают внимания. Каждый переход от хозяина к хозяину, сопровождается практически тотальной сменой правящей элиты. Само положение лимитрофа между двумя-тремя цивилизациями, приводит к формированию в его элите соответствующего количества групп соответствующей ориентации. Имперские нации рассматривают эту ориентацию с точки зрения своего (имперского) менталитета, в рамках которого франкофил граф Растопчин с началом Отечественной воны 1812 года стал наиболее последовательным врагом Франции.

То же можно сказать об англо- и германофилах в российском, а потом советском руководстве первой половины ХХ века. Но у лимитрофов политическая ориентация определённой группы намертво привязывает группу к политике государства, на которое она ориентируется. Если государство ориентации усиливается, то усиливается и соответствующая группа лимитрофных политиков. Они приходят к власти, а их политическая линия становится абсолютно доминирующей и не подверженной критике, поскольку население, отчётливо видящее кто в данный момент сильнее, благословляет этих политиков и освящает их выбор очередного хозяина. Когда же глобальный или региональный центр силы приходит в упадок, то население лимитрофа естественным образом незаметно для себя меняет привязанности, под улюлюканье прогоняет (а то и отправляет в тюрьму) политиков, связанных с предыдущим центром силы и призывает политиков, ориентированных на новый центр силы. Теперь они должны отправляться к новому имперскому двору, подтверждать старые привилегии лимитрофной нации и выбивать для неё новые поблажки.

Как это работает хорошо видно на примере Грузии. Пока Саакашвили при поддержке Запада побеждал (ликвидировал самостоятельность Аджарии), грузины прощали ему диктаторские замашки и едва ли не молились на новых Давида и Тамару в одном лице. Стоило ему проиграть южноосетинскую авантюру и привести российские танки на порог Тбилиси, его политическая карьера закончилась. Он досидел президентский срок, но ни у него самого, ни у его партии на последующих выборах ни разу не было никаких перспектив. А сменившая его политическая сила, несмотря на то, что любит Россию ничуть не больше, чем Саакашвили, начала быстро восстанавливать с Кремлём нормальные отношения. Они просто поняли, что Запад им не поможет, а Россия рядом и может задушить без танков (экономически). Россию в Грузии не стали любить больше, просто учли реально продемонстрированную в 2008 году расстановку сил и призвали к власти политиков-прагматиков, готовых эту расстановку учитывать. А Саакашвили отправился в тюрьму. Изменится геополитический баланс и сменятся возглавляющие Грузию политические силы. Чем сильнее будет Россия, тем более доминирующими будут пророссийские настроения в грузинском обществе и тем более русофильские политики будут приходить к власти. Чем слабее будет Россия, тем более русофобской, при полной поддержке общества, будет грузинская власть. И так везде, во всех лимитрофиях. Это проверенный веками способ выживания и даже относительного процветания малых государств лимитрофных наций.

Сейчас европейские политики и публицисты проамериканской направленности пытаются донести до своих западноевропейских и заокеанских коллег простую мысль: если Запад проиграет на Украине, то общества их лимитрофий, которые и так уже начинают сомневаться в силе Запада, воспримут это, как его тотальную неспособность противостоять новой геополитической силе. В своём («бархатном» или не очень) стиле они укажут на дверь русофобским политикам и начнут привечать русофилов, которые в корне изменят ориентацию восточноевропейского «санитарного кордона». Но имперский Запад этого лимитрофного мышления не понимает и думает, что его шантажируют.

На самом деле, это у нас в стране малочисленные скептики спрашивают: «Как это Россия (четвёртая-пятая экономика и первая армия мира) не может два года победить какую-то Украину?» — и приходится объяснять, что Россия сражается со всем коллективным Западом, у которого ресурсов куда как больше, чем у Украины. Из Восточной Европы тот же процесс выглядит по-другому. Там уже спрашивают: «Как это Великий Запад, непобедимые США и их союзники по НАТО, весь цивилизованный мир, не могут два года победить какую-то Россию — 2% мирового ВВП?» Их гложут смутные сомнения, а если Запад проиграет Украину, то их сомнения превратятся в уверенность, что «эта лошадь сдохла» и пора менять ставку. В таком случае вся шаткая конструкция позднеамериканского мира (точнее четверти мира) начнёт быстро рассыпаться. Те лимитрофные ресурсы, на которые империи привыкли рассчитывать как на свои находятся в их распоряжении только пока лимитрофы уверены в их силе и планируют вместе с ними делить трофеи будущих побед.

Когда же лимитрофы понимают, что победа не гарантирована, они бегут в другой лагерь (чтобы успеть занять место поближе к хозяину, раздающему плюшки) с такой скоростью и так внезапно, что порой прекрасно спланированные и почти выигранные войны проигрываются из-за такого стихийного бегства «надёжных союзников». Лимитрофы, как всякий неуверенный в себе, зависимый от непонятной и чуждой ему силы человек, склонны к панике. Восточноевропейские политики на своём птичьем языке пытаются втолковать западным коллегам очевидный для лимитрофных, но непонятный имперским деятелям процесс — панические настроения в их обществах начинают преобладать, пространства для манёвра, для отступлений у Запада больше нет. То, что будет воспринято лимитрофными обществами, как поражение (даже если оно не будет таковым по факту, являясь не более чем манёвром) станет для Запада катастрофой, которая начнётся с повальной смены ориентации лимитрофами («бархатные революции» наоборот). Так же, как в начале-средине 90-х лимитрофы терроризировали НАТО и ЕС, колотя в их двери своими немощными кулачками, выстроятся они в российской передней с настойчивыми просьбами вновь принять их в антифашисты, размахивая в знак своей новообретённой преданности снятыми с плеч головами прозападных политиков и нахально требуя помощи и поддержки против «лживого и лицемерного Запада», «обманувшего наивных малышей».

Собственно, именно потому, наиболее погрязшие в грехе русофобии прибалтийские политики и готовы в любой момент ввязаться в любую направленную против России военную авантюру. Они рассчитывают таким образом, повязав своё население русской кровью, сделать максимально сложным (или вообще невозможным) разворот местных обществ к России. Польша пытается пойти другим путём — набить свою страну американскими войсками, чтобы само их присутствие блокировало любые пророссийские выступления. Параллельно восточноевропейские лидеры пытаются донести до западноевропейских простую мысль — общеевропейская война с Россией нужна уже не для победы над Кремлём, а для консолидации и удержания от распада самого евро-американского единства. Они хотят буквально повторить путь Украины и завалить дорогу к переориентации своих обществ на Россию телами своих сограждан, которых обрекают на гибель в войне с Россией.

В нашу пользу пока играет единственное, но серьёзное противоречие — США и Западная Европа готовы отправить на войну с Россией кого угодно, но пока наотрез отказываются воевать сами. В то же время восточноевропейцы, опасаясь, что будут сданы Западом так же, как он сдаёт Украину, хотят чтобы хотя бы пара-тройка стран из уважаемых «старых» членов НАТО послали свои дивизии на русский фронт, чтобы Западу труднее было увильнуть. В то же время надо понимать, что напряжённость на наших границах столь высока и постоянно усиливается, а безысходность прозападных восточноевропейских политических элит достигла такого уровня, что военный конфликт с участием восточноевропейцев может начаться спонтанно, с любого пустяка. Они себя контролируют так же плохо, как желудок, отобедавший молоком с огурцами. Вообще же все большие войны начинались с мелких амбиций лимитрофов. Страны, не отвечающие за свою судьбу, не могут ощущать ответственность за судьбу мира.

https://voennoedelo.com/posts/id56740-raskol-evropy-na-ruinah-ukrainy

Шутка про Американский флаг

Музыка вне политики

Судить или убить

С самого начала военных действий на Украине (ещё до СВО, со старта гражданской войны в Донбассе) в российском обществе идёт дискуссия, как лучше поступать с лидерами противника: устраивать на них охоту с целью убийства или захватывать в плен и судить по окончании боевых действий

Сторонники практики политических убийств справедливо указывают на то, что убийство лидера способно деморализовать врага и заставить его прекратить сопротивление, не исчерпав все возможности. С другой стороны, захват вражеского лидера даже в случае успешного окончания войны не гарантирован. Дело даже не в том, что он может пойти по пути Гитлера и покончить с собой. Гораздо хуже то, что он может просто убежать – скрыться на территории поддерживавшей его страны, с которой мы боевые действия не ведём (то есть захватить его силой не можем) и которая его нам не выдаст.

Вроде бы аргументация железная, но есть нюансы.

Роль харизматического лидера была велика в те времена, когда военачальники сами участвовали в бою или руководили им, находясь в непосредственной видимости войск. В таком случае гибель или даже ранение лидера зачастую вызывало неразбериху и могло привести к проигрышу даже выигранного сражения. С начала XIX века, с появлением и быстрым ростом значимости штабов, роль лидера стала серьёзно снижаться.

О том, насколько упало значение конкретного человека, мы можем судить по тому, что к началу ХХ века верховными главнокомандующими европейских армий всё чаще становились сугубо гражданские лица, не имевшие никакого боевого опыта, не обладавшие полководческими дарованиями и всецело зависящие от своего штаба. Такой лидер выполняет в основном не военную, а политико-пропагандистскую функцию и относительно легко заменяем.

Бывают исключения, но даже самый авторитетный лидер, потеря которого действительно может нанести серьёзную травму обществу, всегда опирается на команду, которая в условиях серьёзной внешней опасности, способна сплотиться и продолжать дело даже без своего лидера. Может быть, не так талантливо, но вполне добротно.

Наследники Цезаря не отличались его талантами, но смогли без особого напряжения победить республиканскую оппозицию. Украинские спецслужбы устроили настоящую охоту на лидеров ДНР/ЛНР и пророссийских лидеров общественного мнения, как в Донбассе и на Украине, так и в России. Многие погибли в результате терактов. Но ни разу гибель самого харизматичного и высокопоставленного лидера не принесла Украине пользу. Даже гибель Захарченко – фигуры, равной которой по масштабу в ДНР и ЛНР не было, не ослабила сопротивление и не внесла сумятицу в организационные структуры Донбасса.

С другой стороны, гибель Дудаева, а затем и Масхадова не прекратила чеченские войны. К миру привело политическое решение, а не политические убийства.

Что же касается опасности ухода военного преступника от возмездия, то редкий бывший лидер продолжает представлять реальную опасность после своего поражения и бегства. В большинстве случаев они маргинализируются и либо уходят в частную жизнь, где мучаются утратой всенародной известности и популярности (таким людям покинуть политику труднее, чем иным вышедшим в тираж артистам сцену). Если же некоторые пытаются остаться в политике, то их неизбежная роль, коллаборационистских приживалок при враждебном своей стране режиме, скорее вредит их сторонникам на родине, чем угрожает её новым властям.

Показательна в этом отношении роль Саакашвили, который предпочёл прозябанию в сытой эмигрантской безвестности, грузинскую тюрьму. Он понимал, что серьёзно рискует, но хотел триумфально вернуться к власти в Грузии, а без риска катастрофического проигрыша это было невозможно.

С другой стороны, суд над режимом позволяет делегитимировать отстаивавшуюся им идею в глазах общественности. На скамье подсудимых в Нюрнберге не было Гитлера, но нацизм (равно как и более мелкие разновидности правого тоталитаризма) от этого процесса до сих пор не оправились. Нацизм является чем-то неприличным даже для его сторонников. Они используют "римский салют", накалывают себе свастики и руны, но при этом отрицают свою приверженность нацистским идеям, заявляя, что это шутка, троллинг и т. д.

Их западные покровители, прекрасно зная кому, за что и на что дают деньги, публично также вынуждены делать вид, что они против нацизма. Террористический "Азов"*, попытавшись не следовать этим правилам и открыто признававший свою нацистскую сущность, был американцами официально лишён своей помощи и осуждён именно как нацистская структура. Аналогичные нацбаты, не признававшие себя открытыми нацистами, отрицавшие свою приверженность данной идеологии, несмотря на совершаемые ими преступления и на массовое использование нацистской символики никакому осуждению со стороны Запада не подвергались.

То есть дух Нюрнберга до сих пор даёт о себе знать, его решения до сих пор должны учитывать в своей политике даже те, кому сам процесс и его результаты стоят костью в горле. Потому что открытый и массовый процесс, на котором обвиняемые при помощи своих адвокатов пытались уйти от персональной ответственности, объясняя свои действия коллективной сущностью режима (якобы не могли противостоять государственной машине), на котором они, обеляя каждый себя, вытаскивали на свет божий грязное бельё друг друга и всего режима, оказался лучшим и убедительнейшим пропагандистским актом, надолго поселившим в сердцах людей не просто ненависть, но брезгливость по отношению к нацистским идеям.

Из убитого в бою или в результате теракта его соратники лепят мёртвого героя, который гораздо лучше живых героев, ибо не может выступить с каким-нибудь неправильным заявлением, и даже его жизнеописание можно почистить до неузнаваемости. Нацисты в своё время слепили героя даже из Хорста Весселя, обычного штурмовика сомнительных моральных качеств, погибшего в обычной для 1930 года бытовой стычке правых и левых боевиков.

Получивший приговор суда на основании широко обнародованных свидетельств о совершённых им преступлениях, лгущий и изворачивающийся в суде бывший лидер теряет большую часть своей харизмы, а сторонники разочаровываются в его идеях. Они ведь шли за сильным человеком, а оказалось, что он обычный меркантильный и преступный слизняк.

Таким образом, в плане стратегическом (в качестве стандартной политики) в наше время лучше ориентироваться на судебный процесс по результатам победы, чем на политическое убийство в ходе войны. Но следует иметь в виду, что в политике не бывает универсальных решений. Обстоятельства могут сложиться таким образом, что политическое убийство окажется единственным возможным выходом из положения. Так может случиться, если вражеский лидер является достаточно сильной личностью, чтобы сохранить популярность и представлять угрозу, даже будучи лишённым рычагов политического влияния.

Политическое убийство может стать необходимым и в том случае, если вражеские лидеры не только переходят к террористической войне, но открыто это декларируют и бахвалятся своими достижениями. В таком случае их жизнь является вызовом обществу, против которого они борются, ибо главный инструмент их борьбы не сам теракт, а демонстрация своей безнаказанности.

То есть в исключительных случаях политическое убийство может быть оправданным методом воздействия на противника. Но использование такого метода (даже в исключительных случаях) никогда нельзя ни декларировать, ни признавать публично. Публичное признание даже одного политического убийства позволяет врагу обвинять нас в подобной практике во всех случаях сомнительных смертей и даже умышленно организовывать такие смерти, для выверенных информационных атак. Кроме того, публичное признание в использовании подобной практики, делает нас законной целью для ответа в том же духе.

А вот если периодически некие люди трагически гибнут или пропадают без вести, то те, кому положено делать выводы, конечно, сделают, и выводы сделают правильные, но предъявить претензии, тем более использовать это знание против нас будет крайне сложно. Кроме того, из утонувшего во время купания, разбившегося в автокатастрофе или пропавшего в горах политика труднее сделать мёртвого героя, павшего на боевом посту (а бывают и вовсе стыдные обстоятельства смерти, которую тоже можно организовать, но которые родные, близкие и соратники покойного вынуждены будут скрывать).

Поэтому генеральным и публичным направлением политики должно быть отрицание практики политических убийств (даже в экстраординарном порядке) и сугубая приверженность практике судебного преследования военных преступников. В то же время в исключительных случаях, когда риск разоблачения гораздо меньше регулярного вреда, наносимого неким политическим деятелем такая практика (но анонимная, без признания собственного участия, по возможности маскируемая под естественный ход событий) не может быть полностью исключена из арсенала современного государства.

*Организация, деятельность которой запрещена в РФ.

https://ukraina.ru/20240331/1054217844.html